За пять веков до Соломона
Шрифт:
Моисей вскочил в гневе:
— И думать об ударе в спину забудьте. Не хочу, чтобы мы потом косо друг на друга смотрели, каждого в измене подозревая. Нет, только открыто действовать будем. Кроме того, взвесив все основательно, решил я, что не следует нам навсегда от Аарона избавляться.
Глаза сотников расширились в изумлении, но Моисей быстро развеял сомнения, пересказав в двух словах доводы, слышанные от Иофора.
— Найти бы нам способ, как Аарона на неделю-две прочь из лагеря выселить, чтобы запал юношеской ненависти чуток остудить. Глядишь, побудь он десяток дней наедине
Махли продолжал аккуратно вычесывать тремя пальцами песчинки из бороды:
— Но как это сделать? Аарон ни за что не согласится лагерь сам по себе покинуть. Значит, придется силой выводить. Но тогда его люди, наверняка, на защиту вождя поднимутся. И не подкупишь их, не уговоришь — слишком молоды и горячи.
Симеон задумчиво добавил:
— Чтобы сыны Каафа вождя своего слушать перестали, надобно найти то, что их до смерти напугает.
Махли вздохнул:
— Да они же, все на подбор, воины отважные. И смерти в лицо смотреть не боятся.
Моисей посмотрел внимательно на сотников и сказал серьезно:
— Тогда предстоит найти то, что напугает больше смерти…
Площадь шумела и волновалась, словно бурное море под неспокойным ветром. Только Моисей спокойно сидел в центре, словно и не было сотен украдкой бросаемых взглядов, словно не доносились со всех сторон приглушенные восклицания. Он был собран и готов, хотя Махли и Симеон не разделяли его безмятежности. Больше всего волновало верных сотников, что Моисей строго настрого запретил приводить на место Истины вооруженных левитов и симеонов. Никакие увещевания не помогли. Не подействовали и доводы, что люди Аарона могут прямо на площади наброситься на Моисея. Вождь оставался непреклонен.
Легкий шум пронесся по площади, когда появился Аарон. С трудом протискиваясь через толпу, молодой сотник тяжело дышал. Капельки пота покрывали блестящий лоб, руки бесцельно метались туда-сюда, то беспокойно теребя рубаху, то раздирая прыщи на щеке, то взъерошивая и без того торчащие во все стороны волосы.
Аарон остановился в пяти шагах и уставился на Моисея.
«Смерть», — кричали жестокие глаза брата Мариам, — «никакой пощады предателю». Моисей ответил прямым взглядом. После тренировки с Воином во внутреннем мире, это оказалось совсем не трудно. Молчаливый поединок продолжался долго: целых две минуты вчерашние соратники пристально смотрели друг на друга. Наконец, Аарон не выдержал и отвернулся, часто моргая, чтобы ослабить резь в глазах.
Моисей тотчас вскинул руку, требуя тишины. Как только над площадью повисло напряженное молчание, Аарон набрал воздуха, собираясь заговорить. Но, как и утром, Моисей оказался быстрее. Только теперь он не шептал, нет, его голос разносился над всей площадью, улетая дальше — к границам лагеря, чтобы слышали и верные отряды, что ждали приказа с оружием в руках.
— Тихо, все! И ты, Аарон, тоже помолчи, — столько властности было в словах Моисея, что молодой вождь поневоле притих. — Скоро и до тебя черед дойдет. Скажешь все, что на сердце лежит. Но
Аарон удивленно глядел на Моисея, не понимая, что происходит. А Моисей продолжал, не давая никому опомниться:
— Аарон собрал всех нас на площади, чтобы сообщить что-то важное. Касаемо его, меня и всех остальных, кто здесь собрался. Важное настолько, что изменит жизнь всех нас. В стране фараона любой человек, принесший такую новость, немедленно прогонялся на верную смерть в пустыню. Но не для того мы из земли египетской ушли, чтобы те же законы иметь.
Аарон дернулся было возразить, но Моисей остановил его:
— Подожди, Аарон. Я хочу добавить, что горжусь твоим мужеством. Одни скрывали бы правду до конца, окажись на твоем месте, другие — искали бы виновных вокруг. Но недаром ты стал сотником. И я по-настоящему ценю, что ты не о себе думаешь, но о благе всего народа израильского.
Изумленный Аарон переводил взгляд с вождя на евреев, а Моисей говорил дальше, не давая никому вклиниться:
— Я хочу помочь тебе и первым произнести то страшное слово. Но прошу всех об одном, — Моисей обвел площадь строгим взглядом, — как бы пугающе оно не звучало, все останутся на своих местах. Вы меня поняли?
Люди один за другим закивали, напряженно глядя на Моисея и Аарона.
— А ты Аарон готов?
Молодой сотник продолжал ошарашено смотреть на Моисея, не понимая, что тот несет. Но вождь не стал дожидаться ответа:
— Тихо. Сейчас вы узнаете правду, и ваша жизнь изменится навсегда.
Моисей медленно поднял руку и вдруг резко выпрямил, показывая на покрытую лиловыми прыщами щеку Аарона:
— Проказа!
Толпа тотчас зашумела, заволновалась одновременно со всех сторон. Люди в передних рядах бросились назад, стоящие за ними не пускали, пытались сами пятиться, а задние, кто не расслышал, наоборот, тянулись вперед, чтобы понять, в чем дело. Те, что находились ближе всех к Аарону, сразу же разбежались во все стороны.
Как Моисей их понимал. Не было страшнее болезни, чем та, что съедала плоть заживо. Проказа приходила без предупреждения, уродовала половину селения и уходила так же внезапно. Покрывала лицо, руки, ноги глубокими нарывами, человек становился похож на полуразложившегося мертвеца. Пожирала горло и нос изнутри, и человек не мог ни есть, ни дышать. В Египте проказу считали карой богов. Больного тотчас выселяли в пустыню. На верную смерть. Никто не отваживался приносить прокаженному воду или еду.
Но сейчас куда опаснее смертельной заразы были страх и паника. И словно в подтверждение его мыслей справа раздался пронзительный визг: видно кого-то крепко зажали в давке.
Моисей вскочил и закричал:
— Стойте. Вокруг места Истины две сотни Левитов и Симеонов стоят с луками наготове. Если кто побежит — стрелять будут без предупреждения. Тихо, я еще не все сказал.
Угроза сработала, евреи неохотно замерли, кое-кто начал осторожно оборачиваться. Вокруг Аарона образовался огромный пустой круг. И хотя люди стояли вплотную друг к другу, никто не желал делать ни шага к прокаженному сотнику.