За пять веков до Соломона
Шрифт:
Люди, окружившие место Истины плотной толпой, явно симпатизировали настойчивости юного Наасона. Но возмущенный Целофхад не собирался сдаваться, а Моисей, как назло, ничего не мог придумать.
— Все здесь слышали, как Наасон признался в любви твоей дочери. Да и сама Ноа прилюдно объявила, что любит его. Объясни нам, Целофхад, зачем ты счастью молодых противишься? Почто вено такое назначаешь, что выплатить никому не под силу?
Целофхад гневно фыркнул:
— А почему я должен верить, что он Ною любит? Потому что он так сказал? И все? Так вот, не нужна этому наглецу моя дочь. Он только
Наасон вскочил, кровь прилила к лицу, высокий голос задрожал от обиды:
— Неправда, я ее всем сердцем люблю, и она меня тоже. И не нужны нам ваши богатства!
Целофхад только усмехнулся:
— Вот, даже на суде высоком врать не боится!
Наасон не унимался:
— Спросите, спросите Ною, она тоже скажет, что любит меня!
Моисей покачал головой. Нет, добрый молодец, так ты далеко не уйдешь. Пока будут чувства рассудок затмевать, не видать тебе невесты. И тут вспомнил, как сам десять лет назад стоял перед фараоном, сгорая от стыда и унижения. Моисей ведь тоже не сразу, далеко не сразу научился желать правильно.
Вдруг захотелось помочь молодому парню, сделать так, чтобы все убедились в его искренности.
А Целофхад тем временем перешел в атаку:
— Вот и дочери моей речами сладкими разум затуманил. А та, дуреха, и поверила, будто ее любит, а не мои сбережения!
Старый израильтянин выпрямился и обвел взглядом людей:
— Скажите, достойные сыны и дочери еврейского народа, разве можно доверять человеку, даже имя которого на древнем языке означает «змея»?
Толпа засвистела: похоже, опытный пустослов сумел таки перевесить чашу весов в свою пользу.
Моисей жестом потребовал тишины.
— Постой, Целофхад. Имя человек не сам выбирает, оно ему родителями дается. И не именем красен человек, а делами да потомками своими. И может еще статься так, что кто-то из внуков или правнуков Наасоновых будет правителем над всеми людьми израильскими!
— Ладно, — быстро согласился Целофхад. — Пусть тогда убедит всех, что любит Ною, а не мои богатства.
Моисей обернулся к Наасону:
— Сможешь?
Тот неуверенно кивнул и торопливо заговорил.
Моисей вздохнул: у парня не было шансов. Целофхад открыто насмехался над бедным Наасоном, сопровождая каждое его слово пространным язвительным комментарием. Толпа радостно потешалась, один в один, как в прошлый раз.
Вот так всегда. Простым людям не нужна истина, им подавай развлечение. И ведь никому нет дела до счастья Наасона и Нои. Лишь бы посмеяться да повеселиться за чужой счет.
Через три минуты Моисей заскучал, через пять рассердился.
— Хватит, — резкий окрик оборвал веселье. — Два часа уже здесь сидим, внимаем препирательствам Наасона с Целофхадом. Солнце зашло давно, а дело с места не сдвинулось. Так и до утра ругаться можно.
Повисла тишина, израильтяне внимали каждому слову.
— Раз по-человечески договориться не получается, раз людской суд бессилен, завтра предадим это дело суду богов. Пусть они решают, достоин ли Наасон дочери Целофхада…
На следующий день перед закатом на месте Истины собрался весь лагерь. Люди стояли плотной толпой, уставившись не на спорщиков, а на два небольших шатра, что высились на пригорке, сразу за Моисеем. Израильтяне вслух гадали, как будет происходить суд богов. Причем здесь шатры? Как боги дадут знак: голосом трубным или столбом огненным?
Наасон заметно нервничал. Круги на пол лица — вряд ли ночью глаза сомкнул. Пальцы, стучавшие по коленям, крупная дрожь, что нет-нет, да пробегала по телу сверху вниз — все выдавало огромное напряжение.
Но и Целофхад не выглядел спокойным. Хоть и не трясся, но зубы сжал так, что скулы побелели. С богами никто шутить не желал.
Толпа напряженно ждала начала.
Моисей молча вышел на середину круга. Сотни глаз уставились на него. А молодой вождь вдруг почувствовал необычное спокойствие. Словно и не было бессонной ночи, когда до утра размышлял, как найти такое испытание, что расставит все по местам. Словно и не было азарта на рассвете, когда, наконец, придумал. Словно и не было усталости долгого дня, когда вместе с верным Махли оговаривал детали.
Моисей медленно сосчитал про себя до десяти. Вот теперь пора.
— Братья и сестры, — голос зазвенел над толпой так, что слышал каждый. — Сегодня мы собрались на необыкновенный суд.
Два шага в сторону Наасона:
— Готов ли ты отдать справедливость в руки могущественных богов?
— Готов!
— Обещаешь подчиниться их воле, каким бы не было решение?
— Обещаю, — слова едва слышно слетели с уст юноши.
Моисей повернулся к Целофхаду:
— А ты, обещаешь подчиниться всевышней воле?
— Обещаю, — голос старика не дрогнул, но скулы напряглись еще сильнее.
— Хорошо, начнем.
Моисей хлопнул в ладоши, и где-то за шатрами зазвенели бубенцы систр. К ним присоединилась флейта, потом арфа. На лицах людей впервые появились улыбки, ноги сами собой стали притоптывать.
Вдруг раздался оглушительный удар барабана, и музыка смолкла. Все вздрогнули.
— Наасон, только что ты отдал свою судьбу на волю богам. Тебе предстоит испытание, где наградой станет рука невесты. Но если ошибешься — ждет верная смерть.
Наасон побледнел.
— Выйди в центр.
Юноша медленно поднялся. Заходящее солнце наложило кровавую маску на лицо Наасона. Израильтяне затаили дыхание: казалось, не живой человек, а вернувшийся из царства Осириса мертвец стоит в центре площади.
— Готов?
Робкий кивок, сразу видно: на самого Наасона торжественная обстановка подействовала особенно сильно.
— Сейчас ты поднимешься — вон к тем шатрам. В одном из них — твоя невеста, в другом — голодный гепард. Выберешь шатер и откинешь полог. Если боги будут милостивы, из шатра выйдет девушка. А если нет, наружу выскочит хищник, которого не кормили три дня. Ты все понял?