За семью печатями

Шнейдер Ксения Николаевна

Поэты воспевали одно, ученые вычитывали в старых грамотах другое. Появились как бы две разные Руси, и какая из них настоящая — поди, угадай. Ведь очевидцев того времени не осталось, не у кого спросить, как же жили на самом деле, не с кем проверить, кто прав, кто не прав. Так и было до тех пор, пока на помощь историкам и поэтам не пришла новая удивительная наука — археология.

Археологи раскрыли древнюю землю, как гигантский сундук, в котором укрыты тайны прошлого. Из-под земли явилась толпа молчаливых, но зато правдивых свидетелей, спорить с которыми нельзя.

Подумайте

сами: если в летописи написано, будто бы в таком-то году был в Новгороде великий пожар, — кто его, летописца, знает, может быть, он это придумал? А вот если, роясь в земле, археолог натыкается на бесконечные груды древних углей и головешек, на кучи обугленного зерна, на опаленные огнем бревна, — тут уж не поспоришь: пожар действительно был, и не малый. Если поэт воспевает граненые мониста на гордой шее древней красавицы — все это могло ему пригрезиться. Но когда тысячи зеленых, красных, синих, желтых стеклянных бусин попадаются археологу в земле, он твердо говорит: «Да, тогда носили эти самые мониста».

«Тогда», — написали мы, но когда? Сказать «в древности» — недостаточно. Уже десятый век стоит над старым Волховом город, носивший когда-то имя Господин Великий Новгород; в каком же из девяти столетий носили новгородские модницы эти стеклянные бусы?

Добытые из земли древние предметы остаются складом интересных, иногда прекрасных вещей, пока они не приведены в порядок, в систему. Чтобы привести их в систему, надо прежде всего приурочить каждую из них к определенному времени, установить их археологический возраст.

Лет сто тому назад жил в России богатый археолог-любитель граф Алексей Сергеевич Уваров. Его страсть к археологии благодаря богатству приняла грандиозные масштабы.

Судите сами: в пятидесятых годах Уваров раскопал под Ярославлем почти восемь тысяч курганов. Восемь тысяч! Шлимановский размах. Можно себе представить, как должны благословлять археологи всего мира щедрого и энергичного дилетанта! А вот послушайте, что они про него говорят:

«Добытые при этой спешке интересные вещи, не будучи разделены даже по погребениям, остались почти бесполезными для науки. Предметы ряда веков, от VII до XIV, оказались безнадежно перемешаны в одной музейной груде...» [11]

11

А.В. Арциховский. Основы археологии, стр. 8.

Сказано сердито, но справедливо. Что подумали бы вы, получив дюжину отличных рекомендаций в незнакомый город, но без фамилий и адресов? Или уникальную рукопись, нужную вам для работы, в виде беспорядочной груды спутанных и неперенумерованных листов? Вряд ли вы расценили бы высоко такую любезность.

Да, но где тот календарь веков, на основании которого можно определить археологический возраст вещей? Как составить его и по каким признакам определить затем, между какими именно листками этого календаря законное место той или иной находки — этой ржавой мотыги, того куска доспехов, того каменного топора или ярко-зеленой бусины?

Способов определения «возраста» немало. Среди них есть старые, как сама археология, есть и только сегодня испытываемые.

Существует особая наука — стратиграфия. Почва состоит из ряда слоев;

как правило, чем ниже лежит слой, тем он древнее, тем старше, конечно, и вещи, погребенные в нем. Зато все предметы, найденные в одном и том же слое, — почти всегда ровесники. Стратиграфический анализ — верное оружие археолога, когда он роется в глуби времен, от которых до нас не дошло ничего: ни единой даты, ни одного имени, ни устного слова, ни письменного. В этой бездне на многое рассчитывать не приходится; счастье, если удастся установить: эта находка старше, эта моложе, а те две — сверстницы. Такую возможность стратиграфия дает.

Ближе к нашим дням положение меняется. Тут все уже кишит событиями памятными и именами известными. Возникает надобность в более точных археологических рамках. Здесь мало сказать: «Эта гривна моложе того ковша»; важно, что она ровесница вон той печати, а на печати дата и имя: князь Всеволод, такой-то год.

Исследуя прошлое с глубокой древности до недавних веков, археолог советуется с верным свидетелем былых дней, с черепком обожженной глины, осколком простого печного горшка или великолепной амфоры. На многих листках археологического календаря вы не увидите ни надписи, ни даты: на вас смотрит только он, угловато-колючий простак-черепок. «Времена шнуровой керамики», «племена ямочно-гребенчатой» или «чернолощеной керамики» — ученые постоянно удовлетворяются такими определениями. А рядом с гончарным керамическим обломком-черепком работают нам на пользу другие очевидцы прошлого, и, в частности, вещь суетная, на первый взгляд несерьезная, — женские украшения.

ГАЛАНТЕРЕЯ ДНЕЙ ГОСТОМЫСЛОВЫХ

В витрине археологического музея, рядом с деловитыми серпами и косами, бок о бок с воинственными мечами, шлемами, наконечниками стрел лежат сотни странных кусочков цветного стекла: ярко-зеленые, густо-синие, золотистые стеклянные дужки всех оттенков радуги. Что это такое? Это обломки (встречаются и целые) древних женских украшений — браслетов: франтихи и модницы русских городов во дни Ярославовой «Правды» или Остромирова евангелия так же кичились друг перед другом этими побрякушками, как их праправнучки гордятся сегодня какими-нибудь нейлоновыми чулками.

Неудивительно, что подобные стекляшки мы собираем и бережно храним. Древность — всегда древность. Странно другое: пестрые осколочки эти ученые разбирают по сортам, как если бы они были драгоценными каменьями. Их детально изучают, о них пишут глубокомысленные исследования... Поищите — и среди наших археологов вы найдете искренне увлеченных своим делом «браслетоведов». А не выдумка ли все это? Браслет — не оружие прошлых лет, не орудие, по которому можно судить о хозяйстве далеких предков, а всего только хрупкий пустяк, так сказать, галантерея времен Гостомысла. Так что же может дать науке даже самое пристальное его изучение?

Оно может дать немало. Сопоставляя различные наблюдения, удалось выяснить: такие изделия из стекла появились у нас в XI веке, не раньше: как раз в это время трудолюб дьякон Григорий переписал для посадника Иосифа, «мирским же именем Остромира», прославленное евангелие. Три столетия спустя, незадолго до рождения Димитрия Донского, они окончательно вышли из моды, но в течение этих двухсот пятидесяти или трехсот лет городские щеголихи успели набить и натерять их такое множество, что теперь они имеют в наших глазах совсем особенное значение. «Стеклянные браслеты, — говорит крупный знаток этих вещей Б.А. Колчин, — являются вернейшей находкой, датирующей слои XI—XIII веков». Иначе говоря, при составлении «календаря веков» и пользовании им они могут оказать нам существенную помощь.