За шаг до ненависти
Шрифт:
– Ты об этом сильно пожалеешь! – прошипела Илона.
– Я вечером заберу свои вещи, и больше мы вместе жить не будем.
Дождь был холодный, капли стекали за шею.
– Ты будешь долго об этом жалеть! – Она не верила, что он способен от нее уйти.
Да и он, кажется, тогда еще не очень в это верил. Это была не первая их ссора.
Владислав вошел в квартиру и обнял Инну.
25 мая, суббота
О предстоящих похоронах сказал Федор.
– Не хочется идти, – пожаловалась она маме.
– На похороны мало кому хочется идти. – Мама торопилась на работу. – Но ты же понимаешь, что это невозможно.
Вера этого не понимала. Илона никогда не была ей близкой подругой.
Идти не хотелось, но она встала по будильнику, надела черные шелковые брюки и темно-синюю блузку. Для похорон должно быть в самый раз.
Сунула в сумку приготовленный мамой черный шелковый шарфик на случай отпевания в церкви. Шарфик можно было не брать, священник прочел молитву в морге.
Народу на похоронах оказалось немного: Владислав, отчим, однокурсницы Катя и Лиза и дачные приятели, то есть Федор, Вера и, как ни странно, Ксения. Веру удивило, когда Ксения позвонила ей накануне и предложила довезти до морга. Ксения с Илоной близкими подругами никогда не были.
Вера согласилась, конечно. Добираться на электричке, а потом на метро – удовольствие то еще.
Вера всех здесь знала, даже Илониного отчима, а чувствовала себя ненужной и лишней. Перекрестилась несколько раз вместе со священником, скорбно постояла у гроба, терпеливо посидела на поминках.
Первым уехал отчим. Мужчина сильно постарел. Пожалуй, он один казался по-настоящему горевавшим.
Когда такси отчима отъехало, оставшиеся немного постояли у входа в ресторан.
– Поедем? – повернулась к Вере Ксения.
– Поедем, – кивнула Вера.
На поминках совсем не говорили о том, как могло произойти, что не стало молодой женщины, и в этом было что-то ненормальное. Илона не девяностолетняя бабушка, тихо скончавшаяся в своей постели.
Веру понять можно, она так долго думала о своих болезнях, что разучилась сочувствовать и сопереживать. Но все остальные?..
Впрочем, обвинять других всегда проще, чем себя.
Однокурсницы пытались Веру расспрашивать, но она мало что могла сообщить, самой бы кто-нибудь рассказал.
– Ксюша, ты веришь в несчастный случай? – спросила Вера, когда они отъехали от ресторана.
– Ну… А что же еще может быть? – удивилась Ксения, не отрывая глаз от дороги, она была аккуратным водителем.
Светофор впереди загорелся красным, Ксения остановила машину, вопросительно посмотрела на Веру.
Вера пожала плечами.
– Ты думаешь, ее убили, а потом сбросили в овраг? – серьезно предположила Ксения.
Вера опять пожала
– Это вряд ли. – Светофор разрешил ехать, Ксения тронула машину, перестала смотреть на Веру. – Убийство полиция сразу бы определила.
Выходило, что с Ксенией Иван подозрениями не поделился, только с Верой. Дачников много, а Веру Иван с детства знал, она для него своя.
Ксения высадила Веру у развилки, та помахала рукой отъезжающей машине и достала из сумки телефон.
В телефон весь день хотелось заглянуть, но она оттягивала этот момент. Заглядывать в телефон было противно и даже страшно. Вера объясняла себе, что бояться нечего, но все равно боялась. Кто-то затеял с ней недобрую игру, в которой ей отводилась роль жертвы.
Нового послания от шутника не было. Писем не было уже несколько дней, со вторника. Как ни странно, от этого становилось еще противнее и страшнее.
На фото, которое мерзавец прислал во втором письме, Вера переместилась вдоль кустов на несколько шагов.
Второе письмо она удалять не стала.
Вера неторопливо дошла до поворота дороги, осмотрелась, открыла присланное шутником фото и, не жалея шелковых брюк, полезла в кусты.
Она топталась минут двадцать, но все кусты на противоположной стороне дороги казались одинаковыми, и место, с которого шутник ее снимал, она не вычислила.
Выбравшись из кустов, она постояла, пытаясь восстановить в памяти ту роковую прогулку. Вспомнить хоть что-то, наводящее на след шутника, не удалось. Когда она здесь проходила, ничто не казалось ей подозрительным.
Ехать после похорон к Инне Владислав не собирался, но, вызывая такси, набрал не свой адрес, а ее.
Когда она отперла ему дверь, пожалел, что не заехал домой. Хотелось снять с себя все, напоминающее о похоронах, о смерти, постоять под душем, смывая остатки неприятных воспоминаний.
Постоять под душем он мог и у Инны, но ограничился тем, что снял серую рубашку и бросил ее на стул.
Стульям в ее квартире был не один десяток лет, по-хорошему, их надо было давно отправить на помойку, но квартиру Инна снимала, и было бы глупо заменять чужую хозяйскую мебель на новую.
Он тоже снимал квартиру и тоже не мог похвастаться меблировкой, но его убогий интерьер не смущал, а Инну стало жалко.
– Как все прошло? – спросила она, аккуратно повесив брошенную рубашку на спинку стула.
– Нормально, – буркнул Владислав. – Чаю сделай, крепкого. Голова гудит.
Прошел вслед за ней на кухню, сел в углу стола, вытянул ноги.
На Инне было короткое домашнее платье и тапочки на соломенной подошве.
Илона ничего такого никогда не носила. Она разгуливала по квартире в широких брючных костюмах или кимоно до пят. Из душа выходила, завернувшись в полотенце.