За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге
Шрифт:
— А ну, налетай, зюзики-карапузики! Только не все вдруг по очереди. Будем учиться плавать.
Вообще Петька заметил: за что бы ни взялся Сережа, все у него получалось с шутками да прибаутками.
Самое последнее дело и то оборачивалось игрой.
Взять хотя бы войну с клещами. Вера боялась их больше, чем тигров. Стоило какому-нибудь парнишке или девчонке забежать в кусты, как она уже кричала:
— Пионеры старшего звена, становись в две шеренги!
Ребята неохотно выстраивались.
— Снимите рубашки и пусть стоящие во второй шеренге проверят, нет ли клещей на товарищах.
Мальчишки
— А теперь повернитесь все кругом и повторите осмотр взаимно, — приказывала вожатая.
От такого серьезного занятия брала даже зевота. А вот Сережа проделывал то же самое по-своему.
— Ну что, зюзики-карапузики? — спросил он как-то. — Устроим охоту на краснокожих?
— Устроим, устроим! — захлопали в ладоши малолетки.
— Тогда ищите друг на друге клещей.
— Клещей? Да какие же они краснокожие?
— А вот какие. Поймаешь — увидишь.
Через минуту один из мальчишек с торжеством закричал:
— Поймал! Поймал, Сережа! И правда, краснокожий. Куда его, кровососа?
— Неси сюда и лови еще. Соберем всех — устроим аутодафе.
В ожидании чего-то непонятного и интересного охотники старались, конечно, изо всех сил. А когда осмотр закончился, вожатый собрал клещей на дощечку и сжег.
— Ну вот, — недовольно протянула стоявшая рядам девчонка. — Сказал, что устроишь авто… как его… автофе, а сам сжег. Зачем обманывал?
— Обманывал? — состроил удивленную мину Сережа. — Да кто тебе сказал, что я обманываю? Ведь сжигание на костре как раз и есть аутодафе. По-русски это значит очищение от грехов, в по-португальски аутодафе.
Один мальчишка сразу закричал, что он читал книжку про Тиля Уленшпигеля, у которого сожгли отца, другой вспомнил об издевательствах проклятых монахов над Галилеем и Джордано Бруно. Потом вожатый рассказал, как клещи заедают насмерть дроздов в бурундуков, как распространяет энцефалит. Всяких таких разговоров хватило до вечера.
О друзьях-товарищах, разочаровании и стычке с ретивой начальницей
Присмотревшись к Сереже, Петька при каждом удобном случае стал пристраиваться к малышам — вместе с ними бегал умываться, завтракал, играл в футбол. Однако от Веры это не ускользнуло.
— Луковкин, ты почему отделяешься от сверстников? — строго спросила она. — Товарищи из звена тебя не устраивают, да?
Петька промолчал и отвернулся. Ребята у них в звене были разные. Некоторые, особенно девчонки, ходили у старших на вожжах и чуть что жаловались: «Вера, чего Луковкин дергает за косички? Вера, пока мы купались, Петька на рукавах навязал сухариков». Такие товарищи только и годились на то, чтобы их дразнить. Другие были чуток поживее. Когда Вера отворачивалась, могли и побороться, и в чехарду сыграть, и даже в речку залезть поглубже. Но почему-то душа не лежала и к ним. Очень уж несерьезно относился народ к жизни. Только бы им хихоньки да хаханьки. Никакой тебе цели впереди, никакого соображения.
Из всей лагерной компании, если говорить откровенно, стоящими людьми были только двое — Юрка Дроздов да Алешка Морозов. Над Юркой, правда, Петька сначала посмеялся: высокий, худой и немножко сутулый мальчишка в очках
Говорил Юрка тоже не так, как другие, — правильно, рассудительно, будто читал по книге.
— Хм, интеллигентик в очках! — встретив мальчишку впервые, усмехнулся Петька. — Хочешь, разрисую рубашечку сажей?
— Валяй, попробуй! — встал рядом с Юркой крепыш в сатиновых шароварах и клетчатой ковбойке — Алешка Морозов. — Посмотрим, как у тебя получится.
— Не стоит, Алеша, — взял своего защитника за локоть Юрка. — Ты же видишь: никакой сажи у него нет. Просто бахвалится. А интеллигентиком пусть дразнит меня сколько угодно. Этим ведь можно только гордиться.
При таком обороте дела продолжать разговор в насмешливом тоне было бы глупо. Кому, в самом деле, надо из-за пустяков затевать драку? Да и какой интерес дразнить человека, если он не обижается? Петька сразу пошел на мировую, а на другой день даже подружился с мальчишками. Выяснилось, что Юрка здорово играет в шахматы. За какой-нибудь час он воткнул Петьке четыре мата. Воткнул бы, наверно, и пятый, да не захотел позорить партнера окончательно. Будто невзначай подставил ферзя под пешку и сдался.
Как и Петька, Юрка имел твердую цель в жизни.
— Космонавтом или летчиком мне не быть, — говорил он. — Очки мешают. Но это еще ничего не значит. На свете есть и другие профессии. Я решил стать ученым-энтомологом.
— А что это такое «эт-но-молог»? — по слогам повторяя и все-таки перевирая трудное слово, спросил Петька.
— Да как тебе сказать понятнее? Это человек, который изучает насекомых: бабочек, жуков и всяких других.
— Бабочек да жуков? Вот так здорово! Значит, ты хочешь стать чудаком вроде доктора Паганеля? Помнишь кинокартину «Дети капитана Гранта»?
— Разумеется. Но быть энтомологом — не обязательно попадать в смешные истории.
— Ну, это понятно. А польза от твоих энтомологов какая-нибудь есть?
Юрка снисходительно улыбнулся.
— Польза? Об этом можешь не беспокоиться. Видал когда-нибудь хороший парашют? Ну вот. Он, к твоему сведению, сшит из шелка. А шелк получается из коконов тутового шелкопряда. Если бы древние энтомологи не заметили и не изучили эту бабочку, люди, может быть, и не создали бы парашютов… Могу привести и другой пример. До революции в Туркмении тучами летала саранча. Сядет такая туча на поле, посидит, и через десять минут на том месте черная земля. Люди потом умирали с голоду. Энтомологи присмотрелись, как живет саранча, и нашли яд, который ее убивает.
Рассказывая, Юрка достал из тумбочки легкий фанерный ящик и поставил его перед Петькой. Внутри ящика на картонных листах сидели наколотые рядами мотыльки, кузнечики, божьи коровки и жужелицы. Это была коллекция для школьного уголка зоологии и для обмена с любителями энтомологии. Юрка уже два года переписывался с ребятами, которые, как и он, интересовались насекомыми. Ему присылают письма из Ташкента, Киева, Москвы, а один написал даже из Чехословакии. Был у Юрки и взрослый корреспондент. Притом не какой-нибудь любитель, а настоящий профессор, доктор наук.