За синим морем
Шрифт:
И, с болью в сердце, они покидали
Землю свою на рассвете туманном,
Как журавли улетая в дали,
Счастье отыскивать за океаном.
Но у конвейера, за станками
Как ни трудились с темна до света,
Как ни ловили его руками,
Горе узнали, а счастья все нету.
Очи на лоб от натуги лезли
В доках портовых в слепые ночи...
Там без труда их нашли болезни,
Только вот счастье найти не хочет.
А на земле арендатор
Жалкие хаты бедны и плохи.
Есть и мозоли, и пот, и слезы,
Только вот счастья — увы ! — ни крохи.
Гости присели и в промежутке
Крутят махорочные самокрутки. . .
Руки сильны — горы б двигать такими,
Впору скрутить поджигателей ими!
— Ты расскажи нам, ведь мы с весною
Вновь безработицу ждем и горе...
Встал я тогда — и пшеница за мною
Поля колхозного встала, как море.
— Правда, что землю крестьянам отдали?..
Встал я — и словно за мной спозаранку
Земли колхозные встали садами
В Косове, Русове и Бородянке.
— Правда, что больше сохою не пашут,
Песни летят над полями, лугами...
Встал я — и строем тракторы наши
Двинулись в поле, сверкая плугами.
Правда ли это?.. А правда стояла
Тут же за мной, за моими плечами,
Песню вела и зерно наливала,
Плавила сталь огневыми ночами;
Шла Бородянкою и Лозовою,
В школу букварики детям давала,
Шла с трактористами ширью степною
И агрогород в степи подымала.
С лесополос от весеннего шума
Шла, раскрывая народную думу,
Прямо в столицу...
А гости не знают
И задают мне десятки вопросов.
Правду, пришедшую в Русов и Косов,
Матерью родичи их называют.
С ними она поля засевает,
С ними она в Кремле заседает.
— Кто вам помог расправиться с лихом,
Поднял страну, истекавшую кровью?
— Сталин, — сказал я взволнованно, тихо.
— Сталин, — они повторили с любовью.
А как пошли после встречи короткой,
Вижу — упругою стала походка,
Вижу — крылатыми руки их стали,
Вижу — глаза огнем заблистали.
И, оглушенные шумом и криком,
Площади слушали звуки их речи...
С именем мудрым, простым и великим
Так и пошли они — солнцу навстречу.
КАТЮША
Как на вечеринке в отчем доме,
Я ее услышал здесь, вдали.
.. .Негров двое в поле, в Оклахоме,
Нашу песню милую вели.
И она тепло легла на душу,
Цветом, что над речкой нависал.
Негров двое славили Катюшу,
Ту, что Исаковский написал.
Как
Сквозь фронты и тяготы боев?
Может, наши парни-капитаны
Завезли в Америку ее?
Или, может, шторма вал кипучий
Кинул в чужедальние поля?
И она стоит теперь на круче,
Бедным неграм душу веселя —
Белым платьем, синим-синим взором
И любовью в май наш золотой,
Шопотом березок белокорых,
Выросших в Смоленщине родной.
Мне тогда раскрылись за горою
Юности далекие пути,
И тогда нас в поле стало трое
В дружбе братской песню ту вести.
И она тем неграм пала в душу,
Разбивала рабство и обман.
Выходила на берег Катюша
За Великий, Тихий океан .
Я плавал чужими морями,
Я плавал чужими морями,
Много бурь перенес.
Мама моя, о мама,
Сколько я видел слез!
Я шел от порога к порогу
Узнать о людских делах.
Летели чужие дороги
В американских краях.
Пробившись сквозь снежные дали,
Руки я грел у огня.
Негры в черной печали
Братом назвали меня.
Там, где могучие реки
Кипят в ниагарском огне,
Стали индейцы навеки
Друзьями верными мне.
В кривде, в нужде, в печали
Жили десятки лет, —
Прежде, чем услыхали
Правду твою — вавет.
Люди несли упрямо
Светлую правду вперед.
Мама моя, о мама,
Правда средь них живет!
Дороги ее просторны, —
Выросшая в Кремле,
Она раскидала зерна
По необъятной земле.
ХЕРСТ
В черном авто, на поживу жадный,
Желчью пропитанный, вечно злой,
Мчится он ночью во тьме непроглядной,
Восьмидесятилетний волк седой.
Дюжий мотор одолела усталость —
Он даже хрипит: броня тяжела,
Словно хозяина лютая старость
Ржавчиной рыжей его проняла.
Может быть, это унылое дело
Мотору уже надоело давно —
Возить ночами хозяйское тело,
Которое желчи и злобы полно.
Едет большою дорогою мглистой
За небоскребов ущербный ряд...
Где же сообщники? Где нацисты?
Что же вамолк их кровавый парад?
Где-то под Волгою и под Одессою
Их черепа в траве, без могил.
Он их вспоил своей желтой прессою,
Он же и золотом их вскормил.
Он провожал их под римскими нишами,
Благословлял итти на разбой,