За синим морем
Шрифт:
На каждую палатку — ужин скудный,
Но как в сердцах огонь пылает чудный,
В глазах запавших ярок свет зари.
На пустыре и около реки,
На всех путях и подступах к заводу
Они ведут сраженье за свободу,
И с ними смелые их вожаки.
Под сумрачной метелью и дождем
Проводят дни рабочие пикеты.
Глухие ночи, хмурые рассветы
Знакомы им, как горький пот знаком.
Во тьме кромешной светятся костры.
Их
Но сквозь туман мерцающие точки —
Как свет грядущей утренней поры.
Сердца свои и ненависть свою
Рабочие кладут в скупое пламя,
И поднимается костер, как знамя,
Рукой героя взвитое в бою.
Один костер затопчут без следа —
Другой встает и третий пламенеет,
И в них свобода и надежда зреет,
И видит их Америка труда!
НАД ГУДЗОНОМ
Над Гудзоном звезд узоры,
Будто в праздник, зажжены.
Безработных, беспризорных
Бередят о хлебе сны.
Вдоль по Бруклинскому мосту
Мчится строй машин вперед.
Статуе, под тучу ростом,
Мало дела до свобод!
И хотя золотокрылых
Фонарей светла тропа,
Статуя взглянуть не в силах
На широкий мир, — слепа;
Долларами ослепили,
Черным дымом, ложью злой*
Беззаботной жизни пылью,
Детской горестной слезой.
Так, сыта, но безысходной
Слепоте обречена,
Вызывает гнев народный
Сердцем каменным она.
ДЕВОЧКА
Девочку я видел, ей было лет пятнадцать,
На аэродроме Ля-Гардия.
Она принесла нам цветы полевые,
Завернутые в бумагу.
А очи ее не то чтоб сияли,
Не то чтоб горели, а просто
В них отражалась сердечная дума,
Надежда на день грядущий.
И пусть не нарядно была одета,
А в платье простом из ситца,
Было лицо ее так прекрасно,
Как радуга в майском небе.
— Я к вам хочу, в комсомол, в Россию ! —
Так она говорила. —
В Москву я хочу! — И цветы пылали
В руках ее загорелых.
И когда самолет поднялся высоко,
Пропеллеры с ветром бились,
Казалось: она летит вместе с нами,
Америка — та, что будет.
ЦЕНЫ В АМЕРИКЕ
Улыбка ценится в доллар,
В пять — девичья невинность,
В двадцать — почет и гонор,
В сто — воинская повинность.
Живет и жиреет рента,
Немного тех, кто богаты!
А слезы людские — в центы,
А то хоть бери без оплаты.
Ни в грош — рабочие: худы
И, точно бумага, серы.
Здесь
И кличут их — миль онеры.
Они, мол, белым — защита,.
А белые — в тюрьмах, в могилах ;
Богачи не сеют, а сыты,
Живут в комфортабельных виллах.
Но день безусловно будет,
Радостью очень богатый,
Когда трудовые люди
Повесят их всех без оплаты!
ДОРОГА НА МАНХЭТТЕН
Палящий день. Уходит вдаль гудрон.
Как сытый черный уж, ползет дорога
К Манхэттену... Опасностей немного —
Полиция стоит со всех сторон.
Считая мили, мчи себе и мчи
И песни пой, а хочешь — так молчи,
И в царство Трумэна дорогой этой черной
Тебя доставит „кадиллак" просторный.
О жалости с цинизмом неприкрытым
Огни реклам со всех концов орут.
За доллар здесь накормят — будешь сытым,
А за два цента — все с тебя сдерут.
И так тебя представят здесь народу:
Замок — на губы, восхваляй свободу,
За слово правды грубо втиснут в клеть,
Чтоб десять долгих лет в тюрьме сидеть.
И потому — ужом ползет гудрон,
Полиция стоит со всех сторон.
КАМЕНОТЕС
То ли день в окне его трущобы,
То ль закат плывет вечерним плесом?..
Сорок лет он строил небоскребы,
Сорок лет он был каменотесом.
И в Чикаго шлифовал гранит он
И в Нью-Йорке жил трудолюбиво:
Мертвые, бесформенные плиты
Оживали у него, как диво.
Собери-ка все его уменье,
Что вложил он в камень тот упрямый, —
Выстелят дорогу те каменья
От Нью-Йорка до Аляски самой.
А сложи из тех камней граненых
До небес колонну — и крутая
Вдаль, в туман миров уйдет колонна,
Всех богов за бороды цепляя.
Силы нет, и трудно человеку,
Валится из рук его работа,
И его, как старца иль калеку,
Вышвырнули разом за ворота.
Он пошел к себе, в свое жилище,
Где не камень, а гнилые доски,
Где мокрицы в щелях — доля нищих,
И на стенах — мокрые полоски.
Выпив с горя, он в лачуге серой
Думал гневно: „Было б знаменито —
Положить вот здесь миллионера,
Завалить шлифованным гранитом!
БУРЯ В ПОРТУ
Ударил вдруг шторм в ванкуверские доки,
И волны на волны пошли из тумана,
Озоном пахнуло, как лугом широким,
На черные скалы, на синь океана.
Мосты затрещали, качнулись опоры,