За сроком давности
Шрифт:
Но ему никто не ответил. Потому что все наблюдали, как из машины появилась Ирина. Сначала одна нога, длинная и стройная, как шпиль, потом вторая нога, а потом уже сама Калашникова.
— Ребята, закройте рты, на дворе еще сыро! — Левинсон хлопнул в ладоши. — Это я эксперт, а не она.
— Здравствуйте, мальчики. — Калашникова обвела всех присутствующих взглядом и обворожительно улыбнулась.
— Здравия желаем! — дружно рявкнули менты.
— Ладно, ближе к телу, как говорил Мопассан, правда, совсем по
— Я. Я раскапывал, — нехотя отозвался маленький коренастый мужичок неопределенного возраста с поросячьими глазками.
— Тебя звать-то как? — спросил Левинсон.
— Федя.
— Ну, рассказывай, Федя.
— А че рассказывать? — пожал плечами тот. — Прихожу я, значит, на работу. Ну, пока туда-сюда, переоделся там, убрался маленько, а тут этот приходит, Бербрайер.
— Это тот, с разрешением, — пояснила сторожиха. — Я про него следовательше говорила.
— Про это потом. — Левинсон вынул диктофон из кармана. — Ты мне, Федя, расскажи, как ты на этих напоролся, на жмуриков.
— Как напоролся? — Федя зажал одну ноздрю пальцем, и в сугроб со свистом полетел большой зеленый заряд. — Копал, копал и напоролся.
— Ничего не попадалось, пока копал? — Левинсон кивнул на кучу земли. — Ну там, пряжка от пояса, пуговицы, может, монеты.
Федя задумчиво посмотрел на кучу, подумал пару секунд, наморщив и без того довольно узкий лоб, и отрицательно покачал головой.
— Не-е, ничего. Точно ничего.
— Давай-давай, вынимай. — Клавдия строго посмотрела на него. — Или в каталажку захотелось?
— Чего? — сразу нахохлился Федя. — Чего вынимать-то? Не попадалось мне ничего.
Клава вздохнула, глянула на милиционеров и строго приказала:
— Берите его, ребята.
Милиционеры двинулись к Феде. Тот резко отскочил на другой край ямы и воскликнул:
— Ладно, ладно, заберите! Больно оно мне нужно! Уже и пошутить нельзя прямо!
Порывшись за пазухой, он сунул Дежкиной в руку золотой зубной протез.
— Ну вот и славно. — Клавдия передала протез Левинсону. — Больше ничего?
— Ничего… — Втянув голову поглубже в воротник, могильщик отошел в сторону. — Твою мать, пашешь тут, пашешь как дурак…
Два черепа торчали из земли. Один из них тоскливо смотрел в небо пустыми глазницами. Второй уткнулся носом в землю.
— Ты их не переворачивал? — Левинсон, взяв из рук у милиционера большой фонарь, внимательно рассматривал яму. — Они точно так лежали?
— Точно так, — сердито буркнул Федька. — Как лопатой ногу подцепил, так осторожно копать начал.
— Вот эту ногу? — Левинсон посветил фонарем на торчащую из земли берцовую кость.
— Ага, эту самую. — Федя нервно сглотнул. — Ну, я ее как сковырнул, дальше стал руками разгребать. Смотрю —
— Да, тут и полутора нету. — Левинсон, крякнув, поднялся с корточек. — Интересно, интересно. Что скажешь, Дежкина?
— Пусть Калашникова скажет. — Клава огляделась по сторонам. — Ира, ты где?
Ира стояла возле милицейского «уазика» и любезничала со старшиной.
— Калашникова, подойди сюда, будь так любезна! — строго крикнула Клавдия.
— Я? — Ирина грациозно оторвалась от машины и подошла к яме. — Вы меня звали?
— Ирочка… — Клава крепко взяла ее за руку и тихо, чтобы никто не услышал, сказала: — Ты сюда работать приехала? Так будь любезна работать. А то вылетишь со стажировки, как пробка. Все поняла?
— Да, поняла. — Ира опустила голову.
— Вот и отлично. — Дежкина отпустила ее руку.
— Вон он! — закричал вдруг могильщик, и Клава вздрогнула. — Этот самый!
Радостный, как будто опознал вора, Федька тыкал пальцем в высокого седого мужчину, направлявшегося в их сторону. От этого крика мужчина замедлил шаг и остановился. Испугался, скорее всего. К нему тут же двинулся Порогин и кто-то из милиционеров.
— Это тот, Бербрайер, — пояснила сторожиха. — Марк Борисович. Сын, наверное. — Она глянула на вывернутое надгробие. — Верно. Этот Борис Моисеевич. Точно, отец…
— Ну наконец, дождались! — проворчал Федор, когда в прихожей хлопнула входная дверь. — Дорогая, ты как раз к ужину успела. Все горячее, с пылу с жару.
Клава, не раздеваясь, вошла на кухню, плюхнулась в кресло и уронила голову мужу на плечо.
— Феденька, ты же умный, хороший, чуткий, ты же все понимаешь. Мама устала, мама сегодня так много работала. Мама совсем не виновата.
— Не виновата она, конечно… — Федя нехотя чмокнул ее в макушку. — А мама помнит, какой сегодня день?
— «Девушка, вы не подскажете, как пройти к Большому театру? Девушка, а он правда большой?..» — Клава улыбнулась своим воспоминаниям. — Я тебя тогда еще на другом конце улицы заметила, как ты на меня пялился. Интересно, думаю, как этот знакомиться будет. Что-нибудь интересное придумает, или как все?
— Ну и как?
— Фантазия — не самый большой твой козырь. — Клавдия вынула из кармана небольшую коробочку и положила ее перед Федей. — Я тебя очень люблю. Все еще.
— И я тебя. — Федя нежно обнял ее и поцеловал. Распаковал подарок и даже присвистнул от восхищения. — Ух ты, мама дорогая, давно такую хотел. Сколько ж такое чудо стоит?
Это была немецкая электробритва. Жутко дорогая, Клава копила на нее еще с прошлого лета.
— Неважно. — Она обняла мужа за шею. — Дорогому человеку — дорогие подарки.