За строкой приговора…
Шрифт:
Утром на работе Степан то и дело вспоминал о ночном разговоре.
Вскоре после перехода Акимова в строительный отдел случилась неприятность. Степан в рабочее время отполировал рейки, из которых дома собирался склеивать рамки для фотокарточек. Этот выгодный заказ «со стороны» устроил ему Калашников.
Начальник отдела накричал на столяра, забрал рейки и пообещал, что дело Степана будет передано в товарищеский суд.
…Афанасий внимательно выслушал рассказ Акимова об этом случае и неожиданно
— Так-то оно и лучше.
— Чего же тут хорошего? — изумился Степан.
— А то, что не случайно все это, — пояснил Калашников, — бог тебя испытывает, друг мой. Избрал он тебя в число ста сорока четырех тысяч. Но ещё не увидел в тебе истинной веры. И хочет он поглядеть, как ты к этим испытаниям отнесёшься. Достойно ли рассудишь и решишь.
Степан удивился, почему же это вдруг бог надумал избрать в число спасаемых его, Степана Акимова, никакими особыми заслугами не отличавшегося. Калашников объяснил, что Степан просто не понимает, какой он достойный человек.
И никуда не денешься: Афанасий был прав. Акимов отроду не взял чужого, никогда никому не делал зла, почти ни с кем не ссорился. Преданно любил жену и дочь. Готов был помочь ближним своим.
Потом Калашников сказал Степану, что самое лучшее для него вовсе оставить работу на заводе. Не случайно столько неприятностей за какой-нибудь месяц. Дело в том, что господь немилостив к тем, кто работает на государственных предприятиях. Люди эти вольно или невольно служат сатане. Ибо всякое государство есть порождение сатанинское.
— Почему же? — сопротивлялся Степан. — Если государство от сатаны, зачем же оно, к примеру, школы устраивает, детям образование даёт?
— Запутали тебя, брат мой, — посочувствовал Афанасий. — Во-первых, образование не такое уж большое благо, как кажется. При дедах наших знали куда меньше, а жили-то как! И старших уважали больше, и страх перед родителями был, а сейчас? Во-вторых, государство-то школы для чего устраивает? Чтобы отвратить сердца отроков и отроковиц от истинной веры, чтобы воспитать юношество в безбожии… А на заводе тебе делать больше нечего.
Сам знаешь, если раз проштрафился, то пойдёт и пойдёт. И в стенгазете пробирать будут, и на собраниях чистить. А работу я тебе подыщу поприбыльнее, чем старая.
Калашников не обманул. Работы было хоть отбавляй, и такой столяр, как Степан, не оставался без дела. Калашников приносил записочки с адресами: там нужно переделать тахту, там починить старый буфет, там соорудить стол.
Степан горячо благодарил Калашникова. Тот смущённо отказывался. Дело тут лишь в том, что он истолковал намёк божий, и хорошо, что Степан послушался его совета.
В молитвенном собрании, куда его привёл Калашников, Степану понравилось. Тут все было тихо, чинно, верующие пели согласно и красиво.
Вскоре
Жена плакала и умоляла Степана попросить Калашникова принять его в секту. Афанасий подтвердил, что Степан должен стать «братом».
Вскоре после вступления в секту Акимов собрал столяров и плотников и отправился с ними по сёлам «шабашничать».
Когда вернулись, Калашников разложил деньги на две неравные пачки. Большую взял себе и объяснил:
— Это деньги боговы.
Степан обиделся. На его долю приходилось меньше, чем он получал на заводе. Так и сказал.
— О чем думаешь, брат? — закричал Калашников. — Дьявол тебя искушает. Сомневаешься — уйди.
— И уйду, — разозлился Степан.
Калашников вынул деньги.
— Можешь взять все, — кротко сказал он. — Я тебя испытывал, и ты не выдержал испытания. Корыстолюбие дьявольское оказалось сильнее твоей веры.
Нужно было искупить грех сомнений и корысти. Мысли Степана были заняты одним: что бы ещё сделать такое, что доказало бы богу искренность его веры? Репродуктор исчез из квартиры Акимовых ещё раньше. Теперь Степан оборвал проводку. Почтальону, который носил дочке «Пионерскую правду», он запретил даже подходить к дверям квартиры. Соседи не узнавали Степана. Он похудел от ночных молений, глядел исподлобья, избегал встреч и бесед.
— Подсудимый Акимов, признаете ли вы себя виновным? — спросила Анна Ивановна и почувствовала, как замер зал.
Акимов встал, облизнул губы.
— Перед богом ни в чем не повинен. Земного суда не признаю.
— Что вы можете сказать по поводу предъявленного вам обвинения? — ровным голосом спросила Степанова.
— Не вам ценить дела мои. Перед армагеддоном господь сам будет знать, сотворил я добро или зло. Сам уничтожит меня в войне или причислит к спасённым.
— Мы сейчас не касаемся ваших убеждений, Акимов. Речь идёт о поступках. Вас обвиняют в том, что вы избили ребёнка, буйствовали, ударили милиционера…
— Сказал наместник бога Иеговы на земле: будьте кротки, как голуби, хитры, как змеи, молчаливы, как рыбы.
— Первую часть этой заповеди вы, по моему мнению, уже нарушили, — вмешался прокурор. — Избили ребёнка до полусмерти. Где же здесь голубиная кротость?
Суд перешёл к допросу Калашникова.
— Как вы попали на оккупированную территорию? — спросила Анна Ивановна.