За строкой приговора…

Безуглов Анатолий Алексеевич

— По дороге на фронт наш полк разбомбили. Я отстал от своих и попал в окружение. Встретил брата по вере, сектанта из Белоруссии. Он меня и укрыл. Потом достал фальшивые документы. Но немцы выследили меня и предложили: или пойдёшь служить в полицию, или расстреляем. Пришлось пойти, но никого не убивал, не бил… Когда подошли наши, меня арестовали. Наказание отбыл полностью.

— После освобождения вы хоть один день занимались общественно полезным трудом?

— Перед грядущим всякий труд бесполезен.

— Скажите, Калашников, вы советовали

Акимову не разрешать дочери вступать в пионерскую организацию?

Калашников наморщил лоб, словно припоминая, и отрицательно покачал головой:

— Не было такого разговора.

— Как вообще относится секта к тому, что дети её членов вступают в пионеры?

— Мы не за и не против, — пожал плечами Калашников, — дело совести каждого. Человек хочет спастись и боится, что из-за детей погибнет.

— А как относятся сектанты к тому, что их дети получают образование?

— Ни к чему оно. Нужно уметь писать и читать. А все остальное из библии и сам узнаешь…

— Поэтому вы рекомендовали родителям забирать детей из школы?

— Поэтому.

— Зачитываю справку, — проговорила судья, вынимая из конверта бумагу:

— «На ваш запрос сообщаем, что Калашников Павел Афанасьевич окончил гидротехнический факультет Политехнического института и работает в настоящее время инженером на строительстве межколхозной ГЭС». Скажите, подсудимый, кем вам приходится Калашников Павел?

— Сын.

— Как же случилось, что вы разрешили и сыну и дочери получить высшее образование? — спросила Анна Ивановна, рассматривая вторую справку.

Вызвали свидетеля Никифора Сергеевича Акимова, младшего брата Степана.

Он рассказал суду, что с тех пор, как Степан вступил в секту, супруги Акимовы стали водить девочку с собой на иеговистские моления, не давали ей делать уроки.

За несколько дней до происшествия Никифор, зайдя в квартиру Акимовых, застал девочку плачущей. Оказалось, что она рассказала родителям, что все дети из их класса будут вступать в пионеры, и попросила у отца денег на покупку галстука. Отец наотрез отказал ей и прямо пригрозил: увижу, мол, в галстуке — убью!

Никифор пробовал побеседовать на эту тему со старшим братом. Степан отрезал:

— Я на твоё неверие не нападаю. Живи как хочешь, но и моей веры не касайся.

15 сентября Никифор встретил радостную Валю, идущую из школы вместе с подругами. Ветер играл концами её нового красного галстука. Оказывается, утром перед занятиями она забежала в поселковый магазин и попросила у продавщицы галстук «в долг». Та, узнав, в чем дело, подарила девочке красный галстук. Вместе со всем классам Валя приняла торжественное обещание и с этого дня стала пионеркой.

— Я предложил Вале, — рассказывал свидетель, — оставить галстук мне и заходить за ним каждое утро. Домой ей показываться в нем было нельзя. Девочка ответила, что она знает — папа будет сердиться, но галстук она спрячет дома.

— Кто присутствовал при этом разговоре?

— Говорили мы на улице. Слышать

нас никто не мог. Но в это время проходил мимо Калашников. Я тогда сразу подумал: наябедничает этот фрукт Степану, и ещё раз посоветовал Вале отдать галстук мне. Но она опять отказалась.

— Вы подтверждаете эту встречу, Калашников?

— Была такая встреча.

— И вы действительно сообщили Акимову, что видели его дочь в пионерском галстуке?

— А что? Разве я что-нибудь преступное сделал? Правду же сказал.

— Вечером я зашёл к брату, — продолжал Никифор Акимов. — Его не было дома. Сказали, что он ушёл к Афанасию Калашникову. Тут-то мне и нужно было задержаться, посидеть. Но час был поздний, и я подумал, не станет же Степан среди ночи скандалить из-за галстука, а утром я с ним поговорю. Только утром он был уже в милиции, а Валя в больнице…

— Пригласите свидетельницу Акимову, — попросила судья.

Головы сидящих в зале повернулись в сторону двери. Вошла Мария Михайловна. По тому, как беспокойно теребили её руки тёмную косынку, было заметно, что она сильно волнуется.

Когда Акимовой предложили рассказать обо всем, что ей известно, она всхлипнула и поднесла к глазам платок. Судьи терпеливо ждали, пока женщина справится со своим волнением.

— Я ему говорила, — глухо начала она, — «Что ты, Степан, делаешь! Не может быть богу угодно, чтобы ребёнка так бить. Ну, скажи ей, пожури её, в угол поставь. Ну, отшлёпай», — а он…

Видимо, картина происшедшего была ещё очень свежа в памяти матери, и она снова всхлипнула.

— Пришёл от Афанасия сам не свой. Первым делом — ко мне. Сатане, мол, служишь. Зачем девке деньги на галстук дала? Я говорю — слышать не слышала, видеть не видела. Тогда он — к Валечкиной кроватке. Я прошу: «Уймись, Стёпа». А он: «Праотец Авраам принёс, — говорит, — в жертву сына, ибо Иегове это угодно было. Верно меня Афанасий надоумил». Я в руки ему вцепилась. Он так толкнул меня, что в глазах потемнело… Кричит на Валю: «Где галстук?» А она у нас с характером: как заупрямится, беда с ней. Я же понимаю — Степана не остановишь, прошу: «Скажи, дочка, где галстук, выбросим его, и все спокойно будет». А она своё: «Не отдам, ни за что не отдам». Степан кричит: «Правильно брат Афанасий велел мне дух сатанинский из девки выбить!» Совсем озверел и драться начал. Я его опять удержать хотела. А он бьёт и бьёт. Валечку бьёт и меня бьёт. Потом Соколкин вбежал и отнял девочку.

Внимание всех присутствующих было обращено на Марию Михайловну. Поэтому никто не заметил перемены в поведении Калашникова. До сих пор спокойный, даже вялый, он облокотился на барьерчик, отделявший места подсудимых от зала, и буквально впился глазами в свидетельницу.

Судья перелистывала дело, Мария Михайловна ждала нового вопроса. Калашников даже рот приоткрыл от нетерпения.

— Скажите, свидетельница, с каким предложением приходил к вам Калашников на следующий день после задержания вашего мужа?