За Тихим Доном
Шрифт:
— Не одна, они группами живут. Просто она иногда сбегает от них, любит одиночество.
— Глупая. Так бы сохранила малыша, — вздыхает Маша.
— Идём...
Она кладёт на холмик небольшой букетик цветов и следует за мной.
— Знаешь, мне это всё сейчас смерть отца напомнило... — говорит тихо, когда догоняет.
— Когда он умер?
— Десять лет назад. У него рак был...
Притягиваю её к себе и обнимаю. Чувствую, как у неё плечи начинают трястись, а нос всхлипывать. Я не хочу успокаивать её. Ей нужно выплакаться, снять напряжение. Для девушек полезно.
Просто
— Предлагаю немного напиться, — сажусь на крыльце рядом с Клинской, ставлю бутылку вина и два бокала.
— Откуда такое богатство? — поднимает, смотрит этикетку и ставит обратно.
— У деда в погребе нашёл несколько бутылок. Похоже на подарок родителей. Но он такое не пил, предпочитал водку или самогон. Там целая бутыль стоит, — разлил вино по бокалам.
— И никто не взял за это время?
— Ты этот погреб ещё найди, попробуй. Не чокаясь.
Маша делает большой глоток.
— Ммм, хорошее вино.
— Неплохое, — покачиваю фужер. — А учитывая то, что оно уже выдержанное, то скоро оно ударит в голову.
Я не ошибся.
С пары бокалов Маша стала веселее и общительнее, а ещё развязаннее: села рядом и начала водить пальчиком по моему бицепсу.
Брр, мурашки по телу так и бегают вверх и вниз.
— Машенька, перестань мне мурашей под кожу загонять.
Она хихикнула и неожиданно села на меня сверху.
— Вот так номер, — обхватил руками её талию.
Чёрт! В её пьяных глазах столько похоти. Завелась девчонка?
– Ты больше не пьёшь, — забираю у неё пустой бокал.
— Ну-у, — недовольно надувает и без того пухлые губки. — Жадина. И вино зажал, и поцелуи.
— Что?
— То. За всю неделю один раз поцеловал...
— Тебе вроде не нравилось, за исключением сегодня.
— И ты поверил? Значит дурак полный. Всегда нравилось. Даже когда говорила, что терпеть не могу и ненавижу, внутри всё порхало от твоих диких поступков. Для меня никогда никто столько безумств не вытворял. С первого взгляда тебя заметила в том кафе, видела, как шёл за мной. Что искал меня в университете, тоже знаю, один раз ты был очень близко, но я спряталась в первом попавшемся кабинете. Просто очумела, когда увидела тебя за партой на лекции. Столько разочарования я в жизни не испытывала. Самый красивый парень в моей жизни и мой ученик, — погладила по щекам.
Я охреневал от этих признаний. Даже улыбаться начал как идиот.
— Не смейся!
— Я не смеюсь. Я в шоке. Как глубоко нужно было это прятать, чтобы вида не подавать?
— Очень глубоко. Даже себе в этом не признаваться. Гнать любую мысль, что ты мне нравишься, — наклонилась ко мне и продолжила откровение, уже нашептывая мне в губы. — Когда ты уехал, я сначала выдохнула, а потом мне стало тебя не хватать: твоего настырного внимания, перепалок наших вечных. Мне никто больше не дарил цветы. Фрукты корзинами не таскал под дверь...
— Тогда и подвернулся Норман?
— Да. Ужасно скучный и совершенно бесчувственный. У него не сносит голову при виде меня, не возбуждается от вида моего тела. Только ревность... Ничего больше.
—
— Не знаю, думала — так лучше будет. Спасибо, что спас меня от ошибки.
— Так вот почему ты такая спокойная. Не пытаешься сбежать или вывести меня из строя. Тебе всё происходящее по кайфу, — руки скользят по её телу до груди.
— Не всё... Сюда бы электричество и интернет... Но кайфую я не от этого, — погладила меня нежно по щеке. — От тебя... Неужели ты не замечаешь, что я тебя хочу?
Легкий поцелуй в губы и у меня немного начинает ехать крыша.
— Догадывался...
Информация для зоозащитников. В реальной жизни ни одно животное не пострадало. Всё это плод фантазии автора.
Глава 20
— Безумно... До ломоты в теле... До снов дурацких, где мы сношаемся, как звери... — поцелуи в губы между каждой фразой.
Я соловею от её напора. Или это вино? Нет... Пара бокалов для меня — ни о чём. Откровения Маши пьянят больше и заставляют мутнеть разум, а мир плыть перед глазами.
— Я так и знал, что ты от этого по ночам стонешь, — посмеиваюсь, прикрывая веки.
Мне безумно хорошо...
— Не смешно... Я кончаю от них, как автомат, — пробирается своими пальчиками под мою майку и начинает поглаживать живот.
— Вау... Если ты от фантазий так...
У меня начинает гореть кожа от её прикосновений. Огненные дорожки полыхают пламенем. Дыхание сбивается, я то вдыхаю воздух глубоко, то останавливаюсь и замираю. Про сердце вообще молчу: оно ещё с начала её признаний стучит где-то в кроссовке. Оторвалось из груди и упало вниз, трепещется сейчас там, загоняя кровь не в голову, а в место, которым любят.
Я ведь два года думал, что она меня ненавидит. Что в ней нет ни капли любви и интереса ко мне. А оказывается, крупно ошибался. Ох, Маша, ты хорошая актриса. Так играть со мной столько времени и ни разу не проколоться. А я, похоже, настолько ослеп от своих чувств, что ничего и не заметил. Ведь наверняка были какие-то намеки...
— Не разочаруй меня, Шолохов, — целует губы, крепко сжимая моё лицо руками.
Прикусывает нижнюю губу и тянет на себя, заставляя меня застонать от остроты ощущений. По моему телу разливается что-то горячее и тягучее, словно жидкий металл. Я больше не могу и не хочу бороться с собой, долгое ожидание сносит к херам все мои намерения довести её до такого состояния, что она на стену от желания готова будет залезть.
— Я постараюсь, — подхватываю её за задницу и встаю, направляюсь в дом.
Занавеска у кровати оборвана, она теперь нахрен не нужна, нечего за ней прятать. Я сейчас и так всю её увижу. Буду любоваться и любить. Всю ночь, потому что во мне просыпается звериная жажда обладать ей сполна.
Наши поцелуи сносят весь разум из головы, как клин-молот старые дома. Так же всё разлетается в сознании на части, а обратно собраться не может. Да и зачем? Сейчас здравый смысл не нужен.
Поцелуи жадные и глубокие, словно мы никогда не целовались. Языки пляшут в диком танго, выплясывая во рту друг у друга.