За тридевять земель
Шрифт:
Бабушка сочувственно кивала головой, а в нужных местах охала и вздыхала. Потом она демонстративно вытерла сухие глаза белоснежным вышитым платочком, и спокойно спросила:
— Сейчас-то ты понимаешь, что это был морок? И в результате ты бы просто утонула?
— Наверное, понимаю. Но поверить пока не получается. Я как Макса увидела…
— Понимаю. Но ты его вроде бы уже отпустила, вот пусть оно так и остаётся. Он с Мореной, давно, и это был его выбор. Я с дурой-девкой поговорила: она, когда его спасла, выбор давала — с ней остаться или на землю вернуться.
Василиса несчастно кивнула, порылась в рюкзаке и выложила на столик, потеснив чайник, перламутрово-розовое чудо. Мари посмотрела на эту красоту, как на дохлую крысу, потом аккуратно, салфеточкой, приподняла и с неожиданной силой швырнула на мраморный пол.
Тут же возникшая молчаливая служанка мгновенно смела все осколки в совок, потом тщательно протёрла мрамор мокрой тряпкой. Бабушка тем временем развела огонь в стоящей на треножнике большой чаше и, когда зеленоватое пламя взметнулась к потолку, высыпала туда осколки и, скомкав, бросила и тряпку. Пламя покраснело, потом, взметнувшись к потолку, почернело и опало. Дождавшись, когда всё прогорит, старуха помешала то, что осталось на дне, и велела служанке высыпать всё в ручей.
Посмотрев на ошеломлённую Василису, бабушка снизошла до объяснений:
— Цукумогами. Японская мерзость, ожившая вещь. Могут быть и добрыми, но редко. Эта должна была тебя в море заманить. Ещё что-нибудь от твоего бывшего осталось?
Вытащив из-под майки шнурок с жёлудем и колечком, Василиса стянула его, долго выпутывая из косы, и протянула бабушке. Та вгляделась и охнула:
— Так вот она где была!
— Она — это что?
— Да монета же! Главная, седьмая. Их ведь на все миры только семь штук и существует, и все наперечёт, у старших родов. Когда она у этого типа появилась?
Василиса задумалась, вспоминая:
— Да года три назад. Он её откуда-то из Азии привёз, рассказал, что подарили на удачу.
— Соврал. Нашёл он её — там, где настоящую владелицу нечисть сильно покалечила, а кольцо вместе с рукой оторвала. Хозяйка за все эти годы в сознание так и не пришла, овощем лежала, вот мы на след колечка-то выйти и не могли.
— А почему Макс его снял? Он всегда его на шнурке носил, вообще никогда не расставался.
— Наверняка жечь оно его начало. Как раз в то время, когда он в свою последнюю авантюру пустился, владелица колечка умерла, отмучилась. Вот оно и стало новую хозяйку искать, настоящую.
— А меня не обжигает.
— Значит, ты хозяйка и есть.
— Что, теперь оно мне удачу будет приносить?
— Удачи у тебя и своей хватает, но колечко ещё добавит. Ну, и ещё по мелочи.
— А можно про мелочи по-подробнее?
— Ничего особенного. Теперь ты одна из семи старших Хранителей проходов. И путешествовать можешь по сказочному миру как заблагорасудится, и в него, и из него, да и на Земле варианты есть.
Василиса ойкнула, бабушка сочувственно кивнула:
— Рановато на тебя
— И она тоже?
— А ты сама как думаешь? Как бы она иначе твоего Гришу смогла притащить? Да ещё и не через дверь, а стену проломила, и не одну.
— И совсем он не мой. А вот ещё одну старшую я думаю, что знаю. И перспектива общаться с ней меня как-то не вдохновляет.
Бабушка заинтересовалась:
— Интересно, до чего ты додумалась. И кто это, по твоему мнению?
— Да есть такая, профессор Никифорова.
Бабуля изобразила на лице знакомое высокомерное выражение и спросила:
— Она?
Утвердительному кивку внучки Мари явно обрадовалась, и спела уже знакомую песню — мол, если уж сама Внучка… И тут же потребовала и серёжку куда следует прицепить, и кольцо надеть, на мизинец левой руки.
На возражения внучки, что оно и на средний велико, только усмехнулась и начала руководить процедурой. Кольцо было снято со шнурка о положено на Василисину ладонь. После этого бабушка, не говоря дурного слова, неожиданно воткнула в мизинец девушки острую иголку, прижала окровавленный палец к кольцу и скомандовала:
— Скажи — принимаю.
От неожиданности и боли Василиса ойкнула и возмутилась, поэтому ритуальная фраза несколько отличалась от канонической:
— Ой, блин, какого чёрта, предупреждать надо. А «принимаю» — это обязательно?
Однако кольцо, судя по всему, эта новация вполне удовлетворило, потому что оно легко наделось на мизинец и расплылось по коже то ли блеклой татуировкой, то ли голограммой.
Бабушка неверяще потрогала колечко, ничего не нащупала, и задумчиво прокомментировала:
— А вот такого я ещё не видела. Да и никто не видел. Нужно будет твой текст законспектировать, и при следующей передаче кольца попробовать повторить. Хотя в следующую сотню лет вряд ли Хранители меняться будет, да и бред такой только у тебя сработать мог. Ну, моя кровь.
Всё ещё плохо соображающая Василиса вспомнила:
— Кстати, про кровь. Про наше родство мы ведь так и не договорили.
Бабушка затребовала свежего чая, заставила Василису съесть смесь каких-то мелко порезанных фруктов, и вернулась к старой теме:
— А люди вообще о своих корнях не помнят! Вот знала бы историю своего рода — и не было бы у тебя теперешних проблем.
Василиса не согласилась:
— Какие же это проблемы? Это — приключение!
— Вот-вот, и я — о том же. Из всех поколений нашего семейства такое отношение к жизни только у меня, у тебя, и у тётки твоей двоюродной, внучки моей, как это правильно сказать — у пра-тётки? Да у батюшки моего, от которого мы все дар унаследовали.
— А батюшка у нас кто?
— А батюшка у меня — муромский купец, на Всемирную выставку приехал, там у него в Париже с матушкой роман и случился. От которого мы с моей сестрицей-близняшкой и родились. Через три года купец тот решил ещё раз в Париже развеяться, матушку отыскал, и сестрицу мою, Аглаю, с собой и забрал. А я с мамой осталась.