За тридевять земель
Шрифт:
— Ведёрочки видишь? Большие?
Лали добросовестно обошла ёмкости по кругу, как бы считая шаги, и утвердительно кивнула. Анисья опять рассмеялась и продолжила ликбез по различиям между русскими и японскими сказками:
— Вот съешь меня, и придётся тебе эти бадьи, полные, по шесть раз на дню поросятам таскать, а перед этим в них отруби запаривать. У чудовища твоего мозги есть, оно, что не сообразит, что лучше как сыр в масле кататься, чем пахать хуже ломовой лошади.
Мирон виновато забормотал, что он-то всегда перетащить-помочь готов, и сынов надо припрягать,
Лали задумалась, потом неуверенно сказала, что чудовище, наверное, не захочет так жить — вот сидеть в шёлковом кимоно, любоваться на цветущую сакуру и играть на сямисэне оно готово. Так что, может быть, ей и стоит остаться, если здесь не всегда так холодно. Описание зимы привело кошку в трепет, и она решительно заявила, что такую погоду ей не пережить, если она даже сейчас мёрзнет.
Анисья прослезилась и взяла с «Лялечки» обещание наведываться в гости, хотя бы летом. Лали благодарно потёрлась обо все ноги и руки, быстренько доела остатки паштета, и попросила Василису:
— Ты меня отведи обратно, а то я не очень хорошо дорогу запомнила.
Девушка начала приподниматься, но Мирон придавил её к подушкам:
— И не думай. Ведь только что мёртвая была, да и головой чуть пол не проломила, тебе хотя бы несколько дней отлежаться.
Лали пристыженно засопела, крутанулась на месте и исчезла — только для того, чтобы через мгновение вернуться, волоча в зубах огромное манго. Затащить на матрас она его уже не смогла, аккуратно положила рядом и гордо заявила:
— У меня всё получилось! И дорогу нашла, и тебе подарок принесла. А хозяевам здешним скажи, что, если понравится, к ним тоже с гостинцами приходить буду.
Тётка Анисья от возмущения взмахнула руками:
— Да какие гостинцы! Можешь хоть каждый день приходить — и накормим, и напоим, и у печки пристроим, и шерстку вычешем. Да и Барсик будет рад — вон, как смотрит! И если помощь какая будет нужна — мы сразу, только скажи.
Смысл горячей речи Лали поняла без перевода и ответила щедрым предложением:
— Вы тоже, как умрёте — меня сразу зовите. Я теперь знаю, как оживлять. И дома ещё на птичках потренируюсь. Наверное, лучше на попугаях — они ведь тоже разговаривают.
С этим глубокомысленным замечанием двухвостая экспериментаторша исчезла, прихватив последний кусок жареной рыбы. Выслушав Василисин вольный перевод, тётка Анисья запричитала, что птичек жалко. Её муж раскатисто засмеялся:
— Жалельщица наша! Как курам головы рубить — так ничего.
— Так куры — они для того и живут, чтобы в суп. А попугая Лялечка лучше бы нам притащила, его в зале посадить можно и словам нужным научить — сразу народу прибавится.
Мирон покосился на Василису и усмехнулся:
— Да уж, в трактире птичка много новых слов узнает.
А девушке вдруг безумно, до тошноты захотелось варёной курицы. Ножку, с блестящей
— Курочки захотела? Да что же сразу не сказала! Я сейчас, моментом…
Подхватив юбку, она стремительно умчалась за дом, откуда послышались заполошное кудахтанье и глухой стук. Анисья быстро вернулась и радостно доложила:
— Сейчас будет, девки уже вариться ставят.
Василиса сглотнула и пошарила глазами — что бы такого немедленно съесть. Остатки кошачьей трапезы выглядели непривлекательно, так что оставалось только манго. Подняв увесистый плод, она продемонстрировала его супругам и спросила:
— К вам такие привозят?
Получив отрицательный ответ, Василиса тут же предложила кошачий подарок продегустировать совместно. И вкус, и аромат, и, главное, размер, вызвали неподдельный восторг, а Мирон тут же заинтересовался, где такое растёт и как бы туда караван сгонять, а то одна кошка много не натаскает.
Анисья оставила компаньонов обсуждать вопросы логистики, и убежала разбираться, почему курочку до сих пор не принесли. А Василиса, проследив за ней взглядом, вдруг осознала, что отравительница так и лежит на крыльце, и забеспокоилась:
— Дядя Мирон, а этой-то что делать будем?
— Да пусть пока полежит. Вот охрану вызовем, и пусть они разбираются.
Но, как это обычно и бывает, службы безопасности вызывать не пришлось — они объявились сами. Как раз в тот момент, когда тётка Анисья вынесла благоухающую тушку, с горошинками перца в нужных местах и прилипшим лавровым листочком, у Василисы завибрировала серёжка, и в воздухе появилась озабоченная морда Серого Волка на фоне облаков:
— Асенька, да как же так! Я как только узнал — сразу на Маха и к тебе. Как ты? Я же теперь всю жизнь себе не прощу! Ты потерпи, мы уже через полчаса будем.
Василиса оторвала куриную ножку, без всякого удовольствия отгрызла кусочек, тяжело вздохнула и посмотрела на Мирона:
— Ну, и кто у вас тут стучит?
— Во что стучит?
— Не во что, а кому. Кто безопасникам, ну, охране, доносит?
Мирон помрачнел и задумался:
— Так вроде ни за кем не замечали.
— А нужно было замечать. Так, сейчас что-нибудь придумает, потому что про Лялечку вашу тоже лишним людям знать ни к чему, да и про Тануки — тоже. Пожалуй, тут только один способ подойдёт — ну-ка, пусть все работники сюда выйдут. Времени немного есть, так что сейчас стукача быстренько найдём, и я ухожу — не хочется что-то с Серым общаться.
Осторожно погладив спящую Ликси, она тихо спросила:
— Ты не поможешь?
Кошка подскочила, очумело затрясла головой и заявила:
— А я не сплю!
— Конечно, не спишь. Слушай, сейчас сюда много людей выйдет, ты сможешь понять, кто из них боится?
— А что он сделал?
— Да докладывает кому-то обо всём, что здесь происходит.
Ликси самодовольно потянулась:
— Это легко. Страх — он очень гадко пахнет, хуже, чем тот чай.
— А ты откуда про чай знаешь? Это ведь давно было.