За тридевять земель
Шрифт:
— Да нормально у меня всё, хорошо. Чем там драка закончилась?
— Да ничем. Как ты исчезла — они оба в кусты бросились, косточку искать, что ты выбросила. Я им, правда, целый куриный скелет предложила, мол, оглоеды мигом до нужного вида обточат, так они глазами зыркнули, сказали, что я — дура-баба, а косточка та, раз ты её колдовала — волшебная, и они тебя по следам на ней вмиг отыщут. А как кость-то нашли — аж лбами столкнулись — вот тут-то драка и началась. А потом вообще смешно было — Серый от усердия кость перекусил, да кусок и проглотил. Потом поорали
Тётка Анисья продолжала в деталях описывать, кто как на кого смотрел, и чем она Мирону спину лечила, а с крутого берега уже скатился посыльный. Небольшие, с литр, баклажки, запотевшие снаружи, он с поклоном вручил девушке, за стремительность был вознаграждён ещё одной монеткой, и смотрел вслед своему персональному чуду, пока девушка не скрылась за парапетом набережной.
Дослушав историю об эпохальном сражении почти до конца, Василиса клятвенно пообещала словоохотливойй трактирщике обязательно приехать, и заторопилась домой — солнце-то уже заметно поднялось. Дорога обратно отыскалась на удивление легко — только мостик по пути попался почему-то лишь один, а арок вообще не было.
Как Василиса и надеялась, за время её отсутствия в комнате ничего не изменилось, разве что запах стал менее ядрёным. Контрабандист так и лежал, свернувшись клубочкам, зато Гриша попытался принять позу увечной морской звезда, раскинув в стороны руки и ноги, отчего наполовину сполз с дивана на пол. Во сне его лицо стало очень красивым, но с каким-то детским обиженным выражением.
Василиса немного посмотрела на парня, он, видимо, почувствовал взгляд, потому что ласково произнёс «Васёна» и жалобно засопел. Василиса зашипела сквозь зубы, немного побормотала про самодеятельных свах и манипуляторов, потом вышла на середину комнаты, подняла фляжки и пивом и рявкнула:
— Подъём!
Контрабандист, стремительно, пожалуй, даже быстрее, чем это делала Ликси, развернулся из клубка, сел и попытался сунуть руку под отсутствующую подушку. Столь же быстро он оценил ситуацию и жадно уставился на пиво. Гриша, вполне закономерно, свалился с диванчика и теперь сидел на полу, хлопая синими глазами. Лицо его уже не казалось таким красивым, хотя обиженное выражение на нём осталось.
Василиса подошла и вручила страдальцу баклажку, к которой парень тут же присосался, сообщив между глотками:
— Вась, я тебя люблю!
Она хотела привычно ответить: — Я тебя тоже, — но почему-то не решилась, и вместо этого, вручая второму страдальцу его долю, констатировала:
— И это правильно. Меня нужно любить, ценить, и вообще на руках носить.
Гриша отставит пустую тару и грустно усмехнулся, а хрупкий с виду, невысокий контрабандист, отсалютовал баклажкой и доложил:
— Я готов!
После чего он легко, без напряжения, подхватил Василису на руки и закружил
— А ну-ка, поставь чужую девушку на место!
Контрабандист, продолжая кружиться, и, кажется, даже насвистывать какую-то зажигательную мелодию, в такт ей весело пропел:
— Так ведь девушка — ничья, и уж точно — не твоя.
Взглянув крем глаза на Гришу, он остановился, поставил Василису на пол, и закончил уже не в рифму:
— С твоей я знаком.
Усмехнувшись, он взлохматил волосы и пошёл к двери, но на пороге остановился и решительно повернулся к Василисе:
— Так дело не пойдёт, ты ведь, можно сказать, мне жизнь спасла — это я про пиво. Так что я буду последним волосатым крабом, если не скажу спасибо и не предложу хотя бы на денёк пойти в море на моей «Летучей рыбе». Согласна? Да, меня зовут Галь. А ты…
— А я — Ася, то есть — Василиса, здесь, наверное, можно…
Галь рассмеялся:
— Да уж, здесь — не в Тридесятом. Ну, пошли?
Василиса покосилась на Григория и капризно спросила:
— А паруса там какие?
— А какие нужно?
Наморщив лоб, девушка задумалась, потом неуверенно начала перечислять:
— Идеально, конечно, было бы в мелкий цветочек. Понимаю, что это — не серьёзно, тогда, может быть, в клеточку? Знаешь, в такую красно-белую, как скатерти в итальянских ресторанчиках, только крупную?
Одобрительно кивнув, Галь заключил:
— Значит, не пойдёшь. Ну, всё равно — наш человек. Это, уж извини, проверка такая: затребует девица алые паруса или нет.
— Что, кто-то просит?
— А ты как думала? Некоторые даже очень настойчиво, — и он покосился на Гришу.
Василиса помрачнела:
— А ведь если для туристов и вас полностью откроют, наверняка кто-нибудь устроит аттракцион с катанием по бухте. Только представь: вся бухта — в алых парусах, и на на твоей — они же, а под ними — штук тридцать толстых дур. Ну, или тощих, с губами…
Посерьёзнев, Галь ответил резко:
— Вот поэтому я и буду бороться до конца с этой туристической авантюрой. Для избранных — да. Но не для тех, кто сам себя избранными назначил, а для тех, кого мы выберем. Вот его, — он кивнул на Гришу, — мы выбрали. И ты тоже можешь в любой момент…
Василиса рассеянно кивнула:
— Могу, — и продемонстрировала явно не совсем простому контрабандисту засветившееся колечко на мизинце.
Тот ошеломлённо вгляделся в кольцо, потом поклонился и почтительно поцеловал руку:
— Хранительница, я счастлив, что вы с нами. Всем, чем смогу…
Ещё раз поклонившись, Галь вышел, а Василиса вернулась к заброшенному Григорию и села рядом с ним на пол:
— Может быть, расскажешь, с чего вдруг такой загул? И как сюда добрался — Галь провёл?
Гриша помотал головой и деревянным голосом ответил:
— Загул — потому что с Ингой поругался. А сюда — из дома, в сказку знакомый леший провёл, а в Лисс — по твоему кольцу.
— Ну, милые бранятся… Из-за чего хоть?