За туманами Большой реки
Шрифт:
Город на ладони
…Стало совсем светло. Мальчику уже не хотелось замерзнуть в лесу, отдать себя на съедение диким зверям или встать на пути диверсантов.
Надо было срочно возвращаться к людям. Но мальчик не узнавал места и не мог определить направления, в котором нужно было двигаться. И все же он пошел.
– Я должен выйти! Я должен предупредить солдат, что диверсанты рыщут по лесу. Они могут взорвать мост, и тогда наши вовремя не привезут на фронт пушки и снаряды…
Ваня торопил шаг, пробираясь меж деревьев, царапая лицо и руки острыми ветвями. Он долго шел, казалось, вот-вот и выйдет на тропинку к городу, но лес становился все гуще и сумрачнее. Он менял направление и снова шел. И снова менял, и снова шел.
И тут он увидел прогал между деревьями. Поляна!
Мальчик радостно выскочил на нее и… обомлел. На противоположной стороне поляны виден был знакомый еловый выскирь, под которым он провел ночь.
Ваня готов был расплакаться, но сдержал себя. – Надо подумать. Я не мог так далеко уйти от города. Нужно залезть на вершину дерева и посмотреть, в какой стороне город.
На краю поляны росла большая береза, возвышавшаяся своей вершиной над лесом. Сучья ее словно приглашали подняться по ним на вершину.
Мальчик смело подошел к дереву.
– Я не буду смотреть вниз. Не буду. Только вверх, и тогда голова у меня не закружится, – уговаривал он сам себя.
И мальчик полез на березу. Скоро он был уже на вершине дерева, раскачивающегося на ветру вместе с мальчиком, у которого от страха замирало сердце.
Но он смог победить свой страх. Теперь нужно было посмотреть по сторонам и не свалиться вниз, если закружится голова.
Ваня медленно открыл глаза. Сердце его упало в пятки, а руки судорожно вцепились в березу.
Но он успел увидеть, прежде чем глаза снова закрылись, дымы паровозов, идущих по железке к городу, и сам город, обозначившийся сиянием крестов на куполах церквей.
Теперь он знал, куда ему идти. Скоро он вышел на тропинку, которая превратилась в дорожку. И вот лес расступился, и в прогале его увидел он знакомые очертания города.
– Дома!
Тетка увидела его еще с крыльца и бросилась навстречу:
– Ваня! Родной мой! Нашелся!
– Скажите солдатам, скорее скажите. Там в лесу фашисты, – шептал, задыхаясь, он.
Но спустя мгновение Ваня отстранился от тетки:
– Нет, об этом я расскажу сам военному командиру.
Он повернулся и решительно пошагал в сторону гудящей железнодорожной станции.
– Ваня! – кричала вослед тетка. – Возвращайся, Ваня! Я буду тебя ждать.
Она не бросилась его догонять.
Станция “Война”
Станция встретила его лязгом вагонов, гудками паровозов, запахом горелого угля и больницы. У перрона стоял санитарный поезд с красными
Ваня видел, что на следующем пути стоял грузовой состав с платформами, на которых были пушки, закрытые сверху брезентом. Около состава ходили часовые в длинных шинелях, с винтовками, к которым были примкнуты штыки.
Тут набежали быстрые санитарки, поставили рядом с Ваней носилки и снова убежали в вагон.
На носилках лежал раненый боец, укутанный по шею серым солдатским одеялом… Глаза его были закрыты.
Ваня похолодел:
– Он мертвый!
Но человек, лежащий на носилках, открыл глаза:
– Слышишь, парень! – прошептал он. – Наклонись ко мне.
Ваня опустился перед носилками на колени.
– Вам плохо? Я сейчас позову взрослых.
– Мне хорошо, дружок. Я дома. Сейчас меня подремонтируют в госпитале и – домой.
– Дома хорошо, – сказал Ваня.
– Знамо, хорошо, – сказал раненый. – У меня сын с дочкой малые в деревне… Заждались.
Ваня напрягся.
– Ты вот чего, парень. Пошарь у меня под подушкой. Там кисет с махоркой. Сверни мне козью ножку… Курить страшно хочу…
Ваня пошарил под подушкой и вытащил мешочек с махоркой, на котором было вышито: «Любимому супругу Федору Синицыну».
И тут Ваню осенило.
– А Шурка и Лида Синицыны – не ваши дети? Раненый дернулся, и в глазах его засветилась радость:
– Ты знаешь их, видел?
– У них все хорошо, – по-взрослому отвечал Ваня. – Ждут…
У солдата покатилась по небритой щеке слеза…
– А вы? – взволнованно спросил Ваня. – Вы моего папу не встречали там? Михаил Петрович Андриянов…
Раненый помолчал, наверное, он вспоминал своих фронтовых товарищей.
– Воюет твой батька, дружок. Бьет врага…
Не горюй, – сказал тихо раненый. – Верь мне. Вернется…
Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Тут к носилкам подбежала девушка в белом халате, глянула на раненого, и испуганно закричала:
– Люся! Рядовой Синицын отходит! Доктора зови…
Девушки подхватили носилки и бегом бросились к вагону.
Сердце у Вани, не успевшего обрадоваться весточке об отце, сжалось от боли.
Он так и остался стоять с синим кисетом в руках на перроне.
Ваня хотел было идти искать главного воинского начальника дальше.
Но события на перроне развивались быстро.
Носилки с ранеными погрузили в машины и увезли в госпиталь, санитарный поезд перегнали на запасный путь, а на его место пышущий парами паровоз притащил какой-то страшный пассажирский поезд. Едва он затормозил, как из вагонов стали вываливаться люди-скелеты… Они едва держались на ногах…