За туманами Большой реки

Ехалов Анатолий Константинович

Под этими корнями сидели пастухи и жгли костер, над которым висел котелок. Такая мирная вокруг была картина. Хотелось, чтобы это путешествие длилось и длилось всегда.

– Когда я вырасту, я стану работать на флоте, – сказал сам себе Ваня.

– Флот – настоящее мужское дело, – ответил кто-то за его спиной.

Ваня

обернулся. Это был пожилой человек в фуражке с кокардой, форменном кителе с золотыми пуговицами.

– Вы – капитан? – спросил Ваня радостно.

– Капитан-наставник Щукин. Василий Васильевич, – человек протянул мальчику руку. – А тебя как зовут?

– Меня? Ваня. Я в детдом еду. Мамки нет. А папка воюет…

– Эвон как, – сказал капитан. – Давно стоишь тут. Замерзнешь. Пойдем-ка лучше ко мне в рубку. Горячего чайку выпьем. За штурвалом постоишь.

– Я? – задохнулся от счастья Ваня.

– Ты, конечно.

Они поднялись по железной лестнице в рубку.

Переправа

Ближе к вечеру пароход причалил к пристани, за которой видна была большая деревня и темные леса за нею.

– Приехали, ребята, – сказала простуженным голосом провожавшая детей женщина. – Переправитесь через реку, а дальше, как повезет.

Стайка ребятишек шести-восьми лет, одетая в далеко не новые пальтишки, перевязанные для тепла платками, истоптанными башмачками, осторожно покинула нагретые места на пароходе. Каждый держал в руках узелок с пожитками.

На пристани стояла другая женщина, она была красива, молода, одета в синий плащ и синий платок. Каждому ребенку, спускавшемуся по трапу, она протягивала руки.

– Здравствуйте, друзья! Меня зовут Ниной Михайловной. Я – воспитатель Николаевского детского дома.

Пароход дал прощальный гудок и исчез за поворотом реки в темных лесах.

Дорога таинственно уходила в темную реку, противоположный берег едва угадывался в сумраке желтыми огоньками деревни. Река была очень широкой и несла темную воду, которой было так много, она была так глубока и стремительна, что становилось не по себе перед ее могучей силой.

– Где мы? – тревожно спросил Ваня встречавшую их женщину.

– Это Гончарка. Большая деревня. А на том берегу – село Красное. А в пятидесяти километрах ниже по течению будет старинный городок Усолье…

Справа и слева по берегу серели тени больших крестьянских домов, в окнах которых изредка светились огоньки.

Пароход, привезший их, отчалил от пристани и, дымя трубой, поплыл по реке дальше, через темные леса, стоящие по берегам..

– Мы только сегодня получили телеграмму, – виновато сказала Нина Михайловна. – Меня командировали встречать вас.

Скоро из крайнего дома вышел хромой

дяденька с керосиновым фонарем в руках. Он был в длинном плаще с капюшоном, покрывавшим голову. За ним вышел молодой долговязый парень, тоже в плаще.

– Я – паромщик, – сказал первый. – А это мой помощник. Сынок мой. Скоро, ребятки, отправимся, – добавил он деловито. – Только бы не снесло далеко. Река играет…

– Да уж вы постарайтесь, – попросила дяденьку Нина Михайловна. – Нам еще до Николаевки пешком. И дождь начинается.

– Пешком? – удивился паромщик и посмотрел на небо.

И правда, игравшее отблесками заката небо потемнело вдруг от набежавшей тучи, и мелкий дождь посыпался, как через сито, с сумрачного неба.

Паромщик ушел, хрустя галькой на берегу, но из деревни к дороге, где, как воробьи, жались друг к дружке ребятишки, стали выходить молодые женщины и старушки.

– Господи, – перешептывались они, – опять в Николаевку сирот везут. Везут и везут… Что война проклятущая делает. Говорят, где-то детский дом разбомбили. Так вот их и везут. Одних в Погорелове оставляют, других – в Усолье везут…

Женщины подходили к ребятам, стараясь обнять, приласкать, погладить каждого, совали в руки, в карманы вареную картошку, кусочки хлеба, морковь, вяленую репу.

– Погодите, – сказала одна, – я вам клеенку принесу, станете в дороге от дождя укрываться, ежели чего.

– Что уж, не могли с Николаевки лошадь послать? Или в Красном подрядить подводу? – ворчали старушки.

– Где теперь лошадей взять? Всех на фронт угнали. Сначала мужики ушли, потом коней забрали… Остались кривой да желтый…

Вверху по течению, куда ушел паромщик, послышался плеск воды и скрип уключин, скоро и сам паром засветился огнями.

– Шевелись! – подбадривал перевозчик детей. – Залезайте на паром, да держитесь покрепче за леера.

Паром – две большие лодки, поверх которых настелены доски. Он шел против течения, паромщик с сыном налегали на весла, которые были сделаны из нетесаных брусьев, с огромными лопастями на концах. Двигались медленно. На середине реки течение яростно подхватило паром с детьми и понесло вдоль берегов.

– Навались! – страшно кричал паромщик своему напарнику. – Еще раз, еще…

На том берегу загорелся сигнальный фонарь, на который ориентировался этот утлый ковчег с сиротами.

И тут среди темных облаков сверкнула молния, и небо с грохотом порвалось поздней осенней грозой. – Это, ребята, к счастью, – прошептала проводница прижавшимся к ней малышам.

Но, наконец-то, паром вырвался из объятий реки и ткнулся в берег. Осторожно вышли на сушу. Ване показалось на какой-то момент, что там, на той стороне могучей реки, осталась страшная война и все беды, которые принесла она людям.