За тысячи лет до Рагнарека

Каминский Андрей Игоревич

Без церемоний он бросил девку на лесную подстилку и сам завис над ней, одной рукой прижимая ее к земле, а второй торопливо расшнуровывая завязки штанов. Испуг и мольба в заплаканных глазах давно перестали смущать Одрика — напротив они распаляли его еще сильнее. Задрав подол, он силой раздвинул пухлые ляжки, обнажая розовую щель в окружении курчавых черных волос. Навалившись сверху Одрик хрипло зарычал, почувствовав как его член погружается в горячую скользкую глубину, как его семя толчками проникает в недра извивающейся под ним пленницы, рыдающей от боли и ужаса. Ее плач и жалобные стоны звучали для ушей Одрика как победная песнь его мужской доблести.

Уже

позже отряд кемеров покинул разоренное село с мешками полными зерна и иного невеликого добра найденного средь обгорелых развалин. Перед собой они гнали забранный скот и кучку рыдающих пленников со связанными руками. Где-то среди них была и девка, которую сегодня взял Одрик. Будь он чистокровным кемером, она бы могла войти в его дом, как наложница или даже младшая жена. Однако сам Одрик видел своей супругой только одну женщину — все остальные могли быть лишь мимолетной забавой, усладой для жаждущей мужской плоти. И все же, порой он мечтал, что однажды поступит с Амалой также грубо и жестоко, как со всеми этими лесными пленницами — и она будет плакать и умолять его о пощаде, прося прощения за свое вероломство.

Справедливая плата за то унижение на празднике.

Не всегда, впрочем, приход кемеров нес за собой пожары и разрушения. В тех селах, что соглашались платить уговоренную дань зерном и скотом, Дети Волка не бесчинствовали: лишь забирали свое и, отдохнув в предоставленных им землянках, продолжали свой путь. Иные старейшины в селах сами подбивали дочерей оказать воинам кемеров должное гостеприимство — и те, если оставались довольны податливыми сельскими девками, то оставляли их с каким-нибудь подарком, зачастую из добра, награбленного у соседей. Однако тех, кто не желал ничего отдавать, ждала быстрая и суровая расправа, как в том селе, куда сегодня пришел Одрик.

Не все местные покорно ждали своей участи — иные уходили в леса, убивая отставших или замешкавшихся кемеров, нападали на них из засады, вырезая, порой, целые отряды. В некоторых деревнях, притворно согласившихся дать дань, норовили преподнести находникам с юга отравленное питье или же втихомолку вырезать их ночью. Ответ же за подобное был всегда одним — кровавая резня, сожжение сел и угон в рабство немногих выживших. Одрик учился у своих родичей по матери ездить верхом, также ловко, как они, владеть луком и плетью, учился охотиться в густом лесу на двуногую дичь, а самое главное — учился усмирению непокорных, вселять страх и почтение в сердца селян. И он уже предвкушал как он применит полученную здесь науку, вернувшись домой, против врагов Рудогорья.

Когда осенние заморозки сменились первым снежком и последние листья облетели с голых деревьев, кемеры повернули на юг, в родным становищам. Вопреки ожиданиям Одрика его сородичи по матери не были настоящими кочевниками — у них имелись и засеянные поля и пастбища, где паслись коровы и овцы, и жирные свиньи, хрюкающие на подворьях селян побогаче. Имелись у них и укрепления, окруженные земляным валом, в которых жили вожди и их дружинники. В одном из таких городищ, расположенных в среднем течении великой реки, и гостил Одрик.

— Клянусь Вайу, племянник, мы еще сделаем из тебя Волка!

Ворах расхохотался и хлопнул Одрика по плечу так, что молодой человек едва сдержал недовольную гримасу. Срубная изба его дяди, — самая большая в становище, — сегодня полнилась народом: Ворах принимал сегодня других вождей клана, заколов для них самую жирную свинью. Хозяин избы сидел на самом почетном месте: плотный длинноносый мужчина с желтыми

глазами и клочковатой рыжей бородой. Снаружи выл ледяной ветер, но внутри избы горел очаг, над которым и жарилась свиная туша, так что в срубе было жарковато. Сам Ворах облачился лишь в волчью шкуру, наброшенную на голое тело и скрестив под собой ноги обутые в кожаные башмаки. Острыми зубами он терзал свиную ногу и горячий жир капал на поросшую рыжим волосом грудь. Свиное мясо он запивал мерзким на вид и на вкус пойлом, изготовленным из прокисшего конского молока, которое здешний люд потреблял в огромных количествах. Наливали за его столом и пиво и даже вино — которое, впрочем, пили только вожди, запивая его молочным пойлом. Вообще, становища кемеров выглядели бедновато даже по сравнению с жилищем его отца, изрядно разочаровав Одрика в его мечтах о богатствах загадочного юга.

Не сказать, что и его встречали тут с почестями: сейчас Одрик сидел вместе с остальными воинами за длинным столом, занявшим чуть ли не половину избы. Справа от рудогорца сидел Мадар, слева — широкоплечий мускулистый Вар — здоровенный как дикий тур и такой же тугодум. Сам Одрик считал, что ему полагается место получше, но что поделаешь: родственные связи здесь значили немного и Ворах показывал, что хоть как-то выделяет племянника лишь, когда подшучивал над ним. Куда больше времени он уделял своим гостям: двое из них, вожди Теуш и Сандак, были рослыми мужчинами в доспехах из вареной кожи, что предпочитали доброе вино и мясо любым разговорам.

Куда больше привлекал внимание третий вождь — точнее третья: высокая женщина средних лет с тяжелой грудью, которую не могла скрыть даже кожаная куртка. Из всех вождей Клана Волка, она явно больше всех почитала родового зверя: рыжевато-каштановые волосы укрывал колпак из волчьей шерсти, с шеи свисало ожерелье из волчьих зубов, пояс скрепляла бронзовая бляха в виде головы волка. Из-за пояса торчала рукоятка бронзового топора. Резкие черты лица напоминали хищную птицу, особенно длинный слегка изогнутый нос. Несмотря на это женщина могла считаться даже симпатичной — если бы не уродливый шрам, напоминавший след от когтистой лапы, располосовавший ей всю щеку и лишивший правого глаза. Левый же глаз, впрочем, смотрел пронзительно и зло, разительно отличаясь от беззаботных взглядов захмелевших вождей.

Одрик знал кто это женщина — о ней рассказывала мать: Пенфеса, двоюродная сестра Баркины и Вораха, ведущая под своим началом почти шесть сотен воинов. Средь Клана Волка не так уж редки воительницы, но Пенфеса выделялась даже среди них своей отвагой и кровавой жестокостью. Свой шрам она получила, едва выйдя из возраста девичества, когда в каких-то горах на юге схлестнулась со львом-людоедом, убившим двух спутников-мужчин Пенфесы. Лев успел поставить и ей отметину своей лапой, прежде чем она вогнала в глаз зверю свое копье. С тех пор ее имя стали поминать в воинственных песнях у костров кемеров — песен о Волчице убившей Льва.

Именно Пенфеса прервала пустую болтовню вождей — ее голос, словно вороний грай перекрыл все остальные звуки.

— Мы говорим о чепухе, Варах, — недовольно сказала она, — ты хочешь просидеть всю зиму в своем становище или получить большую славу и добычу?

— Ты опять про свой поход на юг? — Ворах поморщился, — мы ведь уже говорили об этом. Слишком далеко и опасно.

— Зато прибыльно, — ответила Пенфеса, — царь Вилусы за верную службу даст нам много товаров с юга. Или ты хочешь, чтобы твои жены и по сей день носили одни лишь костяные и бронзовые подвески вместо достойных украшений?