За все в ответе
Шрифт:
Т а р х о в. Райком не занимался строительством церкви в селе Юхони.
Б е з в е р х а я. Так можно все оправдать! Но когда уважаемая Мария Сергеевна лично чем-то занимается, тоже получаются картинки, я бы сказала, несовместимые.
Г о л о с а. Факты?
— Выкладывай сразу!
Б е з в е р х а я. Пусть Одинцова расскажет, как распорядилась с одним бетонщиком, что пришел в контору без валенок, и где теперь этот человек!..
Т а р х о в. Товарищи! Внимание… Мы ушли от повестки дня.
Д о б р о т и н. Нет, не ушли! Вы, Одинцова, чего же добиваетесь? Защищая
Г о л о с а. Это слишком!
— Давно такого не было!
Т а р х о в. Оставим эту резкость на совести товарища Добротина. Давайте же решать вопрос о судьбе мрамора!
Я б л о к о в. Здесь такой получился камуфлет, что сегодня мы ничего решить не сумеем.
Б е з в е р х а я (скандально громко). Зато мы видим, все видим, как вырисовывается политическое лицо Одинцовой!
Разошлись у ч а с т н и к и з а с е д а н и я б ю р о р а й к о м а. Мария сидит одна, переживая свое поражение. Звонит телефон.
М а р и я (берет телефонную трубку). Да. Райком.
Б о к а р е в (высвечивается). Это я, здравствуй, Маша! Я сейчас — в палатке, большой зеленой палатке, над которой хлещет дождь. Говорю с тобой по радиотелефону.
М а р и я. Где ты? В каком месте?
Б о к а р е в. Километров сто пятьдесят от тебя. Курасово. Мы здесь начинаем раскопки древнего городища. Между прочим, нашли женское ожерелье. Модницы в нем прогуливались две тысячи лет назад. Красивое. Но, Маша, ты слышишь, таких красавиц, как ты, не было тогда и никогда не будет.
Мария слушает, унимая душевную боль. Ей не хочется переносить на Бокарева тяжесть сегодняшнего дня.
Почему ты молчишь, Маша?
М а р и я. Я к тебе приеду.
Б о к а р е в. Даже не верится! В самом деле?
М а р и я. Ну.
Б о к а р е в. Что ты сказала? Ты чем-то огорчена?
М а р и я. Ничего. Сказала «ну».
Б о к а р е в. Но твой голос… Маша, что случилось?
М а р и я. Я приеду, мы поговорим.
Б о к а р е в. Милая… (Голос его осекся.) Маша, ты не волнуйся… Маша!
В его трубке частые гудки. Мария стоит, прижимает лежащую на аппарате телефонную трубку обеими руками.
М а р и я. Вырисовывается лицо Одинцовой… (С гневным сарказмом.) Оспорь мало-мальски сильную личность — и тут же у тебя появляется политическое лицо!..
З а н а в е с.
ЧАСТЬ
Б о к а р е в один.
Б о к а р е в. Если б можно было угадать, что случится с тобой, с близким тебе человеком… Многое можно было бы предупредить, отвести беду. Маша запаздывала. Дожди размыли дорогу. Я беспокоился, как она проедет. Ругал себя: зачем согласился ждать ее здесь, не выехал сам. Но надо знать Машу. Раз она решила… Недавно я раскапывал древнее захоронение. Нашел останки какого-то знатного человека. Рядом с ним его оружие и — женщина. Не мешало бы хоть чуточку от этого обычая перенести в мои отношения с Машей! Разумеется, при жизни. А то я — в Москве, она — здесь, в Сибири. Я прилетаю в Излучинск, она мчится куда-то в Юхонь, или на рудники, или к разведчикам газа, к рыбакам, к лесорубам… Без нее — не оправдывается мое присутствие на этом свете… Я вскрываю курганы, раскапываю развалины стен, памятники. Всматриваюсь в черепа гениев, страдальцев, героев. Вижу следы труда, побоищ, мора, жестокостей… Следы! Исчезают цивилизации, народы, страны. Бессмертна лишь любовь. Ее силой продолжается жизнь.
Входит М а р и я в дорожной одежде.
М а р и я. Здравствуй, Алеша.
Б о к а р е в. Маша! Приехала. (Целует ее.) Сама за рулем?
М а р и я. Сама, как всегда. У машины и у собаки должен быть один хозяин. (Оглядывается.) Хорошо тут! Раскопки… Здесь было селение? Большое?
Б о к а р е в. Такое, как Излучинск, не меньше.
М а р и я. Райцентр? А кто тут был секретарем райкома?
Б о к а р е в (смеется). Смотри, ожерелье.
М а р и я. Ого! Какая красота! (Надевает ожерелье, смотрится в зеркальце.) Я подошла бы в жены какому-нибудь царьку?
Б о к а р е в. Лучше бы — мне.
М а р и я (возвращая ожерелье). Сознайся, где купил?
Б о к а р е в. Да точно — глубокая древность!
М а р и я. Фокусник! Теперешнее, современное. Такой примитив сейчас — крик моды.
Б о к а р е в. Вини свою женскую психологию. Завидное постоянство! Что неандерталки на себя цепляли, то и вы. Только у твоих древних подруг не было таких глаз. (Целует ее глаза.) Милая моя… моя милая…
М а р и я (отстраняясь). Алеша, увидят археологи твои. (Тихо усмехнулась.) Аполлинера помнишь?
«Цыган мой, ты слышишь, трезвонят опять? В глазах у меня туман. А думала я, никому не узнать, Что тебя я люблю, цыган…»Б о к а р е в. Эти стихи тоскливо кончаются. Забудем их?
М а р и я. Забудем. (Закуривает.) Хорошо бы еще кое-что забыть.