За все в ответе

Гельман Александр

К о л х о з н и к. А что — семья гвардии рядового? Поплачет, устроит небольшие поминки, сожмется комочком над своим горем да так и потопает с ним по белу свету. Потому что солнце по-прежнему всходит и заходит, как для гвардии рядовых, так и для гвардии генералов…

Дом правительства. Приемная опустела. Д е в у ш к а в р ы ж е м п а р и к е мечется, встревоженная, растерянная, а в кабинете Груи стоит надломленная горем М а р и я. Стоит, плачет и не может слова вымолвить.

Г р у я. Мария, скажи мне, что это неправда. Скажи, что это ты нарочно придумала, чтобы меня наказать…

М

а р и я (вдруг косо на него посмотрела и овладела собой совершенно). Нет, это правда. Я сама опускала его в могилу и этими вот руками бросила первый ком глины на крышку его гроба.

Заурчал селектор. Груя его выключил, затем долго и устало бродит по кабинету.

Г р у я. Когда это случилось?

М а р и я. Кто знает, пастухи — народ одинокий, такая у них работа. Видели, может, овечки, когда он скончался, но овечки молчат…

Г р у я. И где это случилось?

М а р и я. Тоже наверняка ничего не могу сказать. То есть знаю, что в Карпатах, место это я сама видела, но как та гора называется, не знаю. Кажется, Полонина.

Г р у я. И как это случилось?

М а р и я. Кто знает… Говорят, умер во сне, от разрыва сердца, но истинную правду опять-таки знают одни овечки…

Г р у я. А разве там врачи…

М а р и я. Что могут врачи после двух недель… Там, правда, на той верхотуре все время дуют ветры, но дни стояли жаркие…

Г р у я. Мария, это для меня такое же большое горе, как и для тебя, поэтому прошу тебя, расскажи мне все подробно.

М а р и я (усаживаясь). О господи, хоть бы гроб побыстрее перевезти. Говорят, придется ехать в Киев, потому что Карпаты — это уже другая республика.

Г р у я. Да не думай ты все время об этом… Расскажи мне все, начиная с того самого дня, когда вот ты жила, ничего такого не ведая, и вдруг…

М а р и я. А и вправду так было! Мы только что начали в тот день уборку сахарной свеклы. Сидим себе всем звеном, чистим сахарную свеклу от ботвы, и вдруг вижу я, как по чистому полю идет мой Санду. У меня прямо сердце екнуло. Они должны были вдвоем и с отарой вернуться, но вот он возвращается почему-то один… Прямо камнем сердце прищемило.

Г р у я. Так. Потом…

М а р и я. Потом, вечером, сын говорит: и все-таки дядя Кэлин на тебе женится. Это я устроил. То есть, говорит, не то что женится, но с будущей недели, как вернется, будет жить у нас. Мы, говорит, с ним столковались. Я как-то вскипела прямо и говорю: он, старый индюк, не может сам со мной поговорить и посылает детей свататься?! И тут сын прямо ошарашил меня: ты не спеши, говорит, он вот еще что наказал… И заговорил про новые ведра, про румяные калачи да про чистые льняные полотенца… У меня прямо все перед глазами затуманилось — сын молодой еще, ему и невдомек, когда и зачем нужны человеку цинковые ведра, полотенца и теплые калачи, но мы-то с тобой знаем, что это пища, которую готовят усопшему для той, загробной жизни…

Женщина тихо и безутешно, как ребенок, плачет. Груя налил ей в стакан воды и долго дожидается, когда она придет в себя.

Г р у я. Соберись с силами, Мария. Мне очень важно знать все до конца, ибо, как говорил один западный писатель, кто знает, по ком звонят колокола. Оплакивая других, мы, может быть, тем временем оплакиваем самих себя…

М а р и я (передохнув). Ну, побежала я в колхоз, говорю им: так, мол, и так, боюсь, что скончался Кэлин там в Карпатах, дайте срочно машину, я поеду

за ним, а они давай надо мной смеяться. Что ты, говорят, он там на свежей брынзе так разгулялся, что гуцулки век будут помнить и благодарить нашего гвардейца. А машины, говорят, нету, началась вывозка свеклы, откуда, говорят, мы тебе машину возьмем… Ушла я из правления, но хожу сама не своя, вою днем, вою ночью, и бедный парень, видя, как я убиваюсь, говорит: чего время тянуть! Сядем давай в поезд, а там — автобусом, а там — пешочком…

Мария опять умолкла. Груя налил ей воды, но она не взяла стакан.

Пить не хочу. Глоток свежего воздуха хочу. Тут у вас, кажется, и форточек нету, эти огромные окна — они разве не открываются?!

Г р у я. Нет. У нас, понимаешь, кондишн…

М а р и я. Это что такое?

Г р у я. Ну, понимаешь, это такая штука, когда по идее должен быть все время свежий воздух, а его все время нету.

М а р и я. Ну, тогда извините. Я просто так посижу немного молча, пока не уговорю себя, что я сильная, что я все смогу.

Г р у я. Ну пожалуйста, уговори себя, что ты сильная, что ты все сможешь… (Садится за стол, пишет что-то, вызывает секретаршу.) Галочка, свяжитесь с Художественным фондом. Я видел у них на днях заготовку пятиметрового обелиска из серого мрамора. Не знаю, для кого они его там готовили, но передайте, пусть выгравируют на нем вот этот текст.

Д е в у ш к а в р ы ж е м п а р и к е. Может, мне лучше сделать на машинке, чтобы они чего там не напутали?

Г р у я. Сделайте на машинке, если вам не трудно.

С е к р е т а р ш а уходит.

М а р и я. Ну, я, кажется, теперь смогу досказать… Только, если можно, пусть эта девушка сюда не заходит, пока я не кончу.

Г р у я (идет и защелкивает дверь). Она не будет заходить, пока ты не кончишь.

Женщина мучительно долго собирается с силами.

М а р и я. Ну вот, так на чем я остановилась… Да, поехали мы вдвоем с сыном… Два дня пролазили по горам — его нет как нет. Вещи валялись на овчарне: и пиджак с двумя медалями, который он носил по праздникам, и хромовые сапоги, и маленький тот приемничек — все было на месте, но ни Кэлина, ни овец… прямо как сквозь землю провалились. Уже и гуцульские пастухи принялись нам помогать, и старую собаку-ищейку нашли — без той собаки, мы, верно, до сих пор бы его искали. А собака понюхала его пиджак и так понеслась, что мы еле за ней поспевали. Сначала овец нашли. На самой верхотуре была такая поляночка, и овечки лежали на той поляночке кружочком, все двести, бочок к бочку, голова к головке, точно кто их нарочно уложил, а вокруг земля была так выпасена, что даже корешков от травинок не осталось. Выели все, но не вставали, точно у всех двухсот ноги отнялись.

Г р у я. Да что ты мне все про овец — ты мне про Кэлина расскажи!

М а р и я. Как же можно рассказать про Кэлина, не рассказывая про овечек, если он лежал там же с овечками, в самой их середке. Лежал на пустом мешке — должно быть, днем прилег отдохнуть и умер во сне, а овечки не знали, что он умер. Им казалось, что он спит, и, собравшись вокруг него, с неделю прождали, когда он проснется и погонит их по горам. А он уже давно окоченел.

Телефон долго урчит. Груя не откликается на его сигналы, и входит с е к р е т а р ш а.