За землю русскую. Век XIII

Югов Алексей

Стало ещё темнее.

— Опознаться не могу, князь, прости, должно, заблудились, — сказал старый дружинник, слезая с коня.

Александр покачал неодобрительно головою. Глянул на Михайлу Пинещинича, с которым ехал стремя в стремя.

Кудробородый, смуглый новгородец вполголоса ругнул старика и тотчас же обратился к Невскому:

— Потянем, пока наши кони дюжат! А там — заночуем, — отвечал он. — Оно безопаснее, чем ехать. Идёшь в малой дружине, князь. А земля здесь глухая, лешая! Народ по лесам распуган от татар. Одичал. Ватагами сбивается. Купцов проезжих бьют. Слыхать, Гасило какой-то здесь орудует. Зверь! Татары и те его боятся — меньше как сотней не ездят.

— Ох, боюсь, боюсь, словно лист осиновый! — пошутил

Александр.

— Да я разве к тому, что боишься, князь, а вот что без опаски ездишь!..

— Большим народом ездить, ты сам знаешь, нельзя! След широк будем класть! — сказал Невский.

Эта поездка Ярославича только с полдюжиною отборных телохранителей, да ещё с Михайлой Пинещиничем, имеющим тайные полномочия от посадника новгородского, — эта поездка была лишь одной из тех сугубо тайных северных поездок князя, во время которых Невский, не объявляясь народу, проверял боевую готовность своих затаённых дружин и отрядов, которые он вот уже целые десять лет насаждал по всему северу, как во владимирских, так и в новгородских владениях.

В своей семье помогали ему в этом деле князья Глеб и Борис Васильковичи, а в Новгороде — посадник Михайла, да ещё вечевой воротила Пинещинич, в котором души не чаяли новгородцы, несмотря на то что он был предан Ярославичу и отнюдь того не скрывал от сограждан.

Больше никого из князей, из бояр не подпускал к тому тайному делу Ярославич.

Худо пришлось Александру с тайными его дружинами после несчастного восстания князя Андрея и после карательного нашествия Неврюя, Укитьи и Алабуги. Татары вынюхивали всё. Повсюду сели баскаки. Приходилось изворачиваться. Мимоездом из Владимира в Новгород, из Новгорода во Владимир Невский всякий раз давал большую дугу к северу и ухитрился-таки распрятать, рассовать по глухим северным острожкам и сёлам свои дружины и отряды.

Они обучались там воинскому делу под видом рыболовных, звероловных ватаг, под видом медоваров и смологонов. Невский сажал их по озёрам и рекам, чтобы, когда придёт час, быстро могли бы двинуться к югу — во владимирские и поволжские города.

Было двенадцать таких гнездовий: на озёрах — Онежском, Белом, Кубенском и на озере Лача; на реках — Мологе, Онеге, Чагодоще, на Сити, Сухоне, на Двине и на реке Юг. В городе Великий Устюг было главное из потаённых воеводств князя [52] .

52

Ни о каких «потаённых воеводствах» Александра Невского летописи не сообщают.

Случалось, заскакивали в эти гнездовья баскаки. «Кто вы такие?» — «Ловим рыбу на князя: осетринники княжие». — «А вы?» — «А мы — борти держим княжеские да мёда варим на княжеский двор». — «Ладно. А вы?» — «А мы соболя да горностая ищем. Прими, хан, от нас — в почтенье, во здравие!..» И вот — и мёдом стоялым потчуют татарина, и осётров, что брёвна, мороженых целые возы увозит с собою баскак, и — собольком по сердцу!..

С тем и отъезжали татарские баскаки.

Невский строго требовал от своих дружин, засаженных в глухомань, чтобы не только военное дело проходили, учились владеть оружием, понимать татарскую хитрость, но и чтобы впрямь стояли — каждая дружина на своём промысле. Ватага — ловецкая, ватага — зверовая, а те — смологоны, а те — медовары.

— Мне бы только хмель, бродило, сухим до поры до времени додержать!.. А чему бродить найдётся!.. — говаривал Александр, беседуй с теми немногими, кого он держал возле сердца.

А уж вряд ли среди дворян князя и среди дружинников его кто-либо ближайший сердцу Александра, чем новый лейб-медик, сменивший доктора Абрагама, Григорий Настасьин!

Юноша и теперь сопровождал Невского.

— Да, Настасьин, пора, друг, пора! Время пришло ударить на ханов! — говорил

Невский своему юному спутнику, слегка натягивая поводья и переводя коня на шаг. То же сделал и его спутник.

Лесная тропа становилась всё теснее и теснее, так что ( греми одного из всадников время от времени позвякивало о стремя другого.

Прежнего Гриньку Настасьина было бы трудно узнать сейчас тому, кто видывал его мальчонкой на мосту через Клязьму. До чего возмужал и похорошел парень! Это был статный, красивый юноша. Нежный пушок первоусья оттенил ого уста, гордые и мужественные. Только вот румянец на крепких яблоках щёк был уж очень прозрачно-алый, словно девичий...

Они поехали рядом, конь 6 конь. Юноша с трепетом сердца слушал князя. Уж давно не бывал Ярославич столь радостен, светел, давно не наслаждался так Настасьин высоким полётом его прозорливого ума, исполненного отваги!

— Да, Настасьин! — говорил Александр. — Наконец-то и у них в Орде началось то же самое, что и нас погубило: брат брату ножик между рёбер сажает! Сколько лет, бываючи у Батыя и у этого гнуса, у Берке, я жадно — ох как жадно! — всматривался: где бы ту расщелину отыскать, в которую бы хороший лом заложить, дабы этим ломом расшатать, развалить скорей, державное их строение, кочевое их дикое царство! И вот он пришёл, этот час! Скоро, на днях, ха и Берке двинет все полки свои на братца своего, на Хулагу [53] . А тот уже послов мне засылал: помощи просит на волжского братца. Что ж, помогу. Не умедлю. Пускай не сомневается!.. — И Александр Ярославич многозначительно засмеялся. — Татарином татарина бить! — добавил он.

53

Хулагу — брат великого хана Мункэ (1252—1259), двоюродный брат хана Золотой Орды Берке. В начале 60-х годов XIII века назрел открытый конфликт между Золотой Ордой и государством, созданным Хулагу на территории Среднего Востока.

Едва ли Александр Невский был организатором антитатарских восстаний на Руси в 1262 году. Это было бы слишком рискованным и безнадёжным предприятием в условиях расцвета военного могущества Золотой Орды. Вот как представляет роль Александра в событиях 1262 года современный советский историк, автор книги «Александр Невский» В. Т. Пашуто: «Когда Александр узнал, что вечевой набат прогудел по всем городам обширной земли, то понял, что это не случайная вспышка, что это выступление готовилось тщательно и тайно, и советы городов были связаны друг с другом. Смесь радости и глубокой тревоги вызвал в душе этот народный порыв» (В. Т. Пашуто. Александр Невский. М., 1975, с. 146).

От Настасьина не было у него тайн.

Рассмеялся и Григорий. Грудь его задышала глубоко, он гордо расправил плечи.

— Но только и свою, русскую руку дай же мне приложить, государь! — полушутливо взмолился он к Ярославичу. — Ещё на того, на Чагана, рука у меня горела!

— Ну, уж то-то был ты богатырь — Илья Муромец — в ту пору! Как сейчас, тебя помню тогдашнего. Ох, время, время!

Невский погрузился в раздумье.

Некоторое время ехали молча. Еловый лес — сырой, тёмный, с космами зелёного мха на деревьях — был как погреб...

Слышалось посапывание лошадей. Глухой топот копыт. Позвякивание сбруи...

И снова заговорил Невский:

— Нет, Гриша, твоя битва не мечевая! Твоя битва — со смертью. Ты врач, целитель. Такого где мне сыскать? Нет, я уж тебя поберегу!

Он лукаво прищурился на юношу и не без намёка проговорил, подражая ребячьему голосу:

— Я с тобой хочу!

...Александр с Настасьиным и четверо телохранителей ехали гуськом — один вслед другому. Вдруг откуда-то с дерева с шумом низринулась метко брошенная петля, и в следующее мгновение один из воинов, сорванный ею с седла, уже лежал навзничь.