За землю Русскую
Шрифт:
Княгиня поднялась навстречу. Просторный летник скрывает ее полноту. Жемчужные рясы ярко оттеняют вспыхнувший румянец щек.
— К тебе, Параша, спросить хочу…
— Что я молвлю, — улыбнулась княгиня.
— Ты сядь! Почто стоишь, — Александр осторожно обнял и усадил на мягкую лавку Прасковью Брячиславовну. — О большом деле хочу сказать, — продолжал он. — Трудно мне. Как вернулось из похода войско — весел я был, радовался и гордился тем, что от моих полков приняли поражение крестоносцы, что сам я поразил в битве правителя свейского. Думалось, ничто не в силах омрачить радость. Не верил я болярину Федору, когда, собираясь к батюшке, говорил он мне о новых вражеских кознях… И вдруг… Не стало у меня
— Ах, Сашенька, скажи тому послу, что ты князь… Ехал бы он прочь. И мне ли думать о хане? Видишь я какая… Скоро уж…
— Да, скоро, — как бы не поняв того, что сказала княгиня, хмуро повторил Александр.
— Не сердись, Сашенька! Не могу я о чужом думать. Не знаю, что будет со мной… И рада я и боюсь.
Александр молча обнял княгиню. Хотелось успокоить ее, сказать, что напрасно она тревожит себя, но как сказать об этом?.. Пришел, напугал речами…
Встревоженный вернулся Александр к себе. Как быть? Надо решить и сказать свое решение ханскому послу. В открытую оконницу откуда-то издалека, будто с Волхова, доносится песня, где-то кричат лоточники; на дворе, у княжей вежи, играют в рюхи дружинники.
Александр постоял у окна, послушал. Город живет, как и жил. Александр развернул плечи и потянулся с такой силой, будто тяжел и тесен вдруг стал ему легкий домашний кафтан.
В горницу неслышно вошел отрок. Он помялся у двери, видя нахмуренное чело князя, и молвил:
— Болярин Федор Данилович возвернулся, княже.
— Данилович? Где он? — Александр поднял голову.
— Возок его на дворе… Видел болярина и голос его слышал.
— Иди к нему и скажи: как отдохнет, шел бы не в гридню, а, по-домашнему, в горницу.
Глава 6
Решение
Ближе к сумеркам, когда пора было зажигать свечи, в горницу вошел Федор Данилович. Истово перекрестясь в передний угол, поклонился князю.
— Поклон тебе, княже, от батюшки, князя Ярослава Всеволодовича, и от матушки-княгини, — сказал он. — Доволен батюшка победой твоей над свеями, вечную память молвил он воеводе Ратмиру. Прозвище Невский, нареченное тебе Великим Новгородом, великий князь принимает. Велел он так писать тебя в грамотах.
— Спасибо за поклон, болярин. Не ждал тебя скоро из Владимира.
— Путина была не гладка, Александр Ярославич, помаялся, — ответил Федор Данилович. — Тряско в возке, а я спешил, чтобы ордынского посланца застать в Новгороде. Великий князь Ярослав дал тебе грамоту.
Боярин достал из-за пазухи свиток с княжей вислой печатью и передал Александру.
— Здоровы ли батюшка с матушкой? Как живут люди на Владимире? — спросил Александр, принимая свиток.
— И батюшка, князь Ярослав, и матушка-княгиня, как уезжал я, пребывали в добром здравии. Матушка наказывала, впредь, как случится тебе быть в битве, берег бы себя… Обстраивается стольный Владимир: ограду поставили в кремнике, избы — в городе и на посадах рубят, торг стал людный, и обозы идут по дорогам. На пути видел много селений и займищ… Крепкие избы ставят жители, из кремневого лесу. Новые места обживают. Едучи, смотрел я, Александр Ярославич, и душа играла. Живет Русь! Не погибла. Страшное ордынское нашествие претерпела, а живет.
Александр развернул свиток. Медленно, останавливаясь и повторяя слова, чтобы лучше уяснить себе смысл их, читал он послание отца. Федор Данилович сидел молча. Глаза его внимательно следили за выражением лица князя. По тому, как легкая улыбка трогала губы Александра или вдруг сухо сдвигались брови, боярин видел — не всем доволен Александр в послании. Наконец он оторвался от грамоты, поднял взгляд на ближнего боярина и молвил:
— Пишет батюшка — не искать распри с ханом.
— Так, княже, истинно.
— Хан — враг Руси! — сдвинув брови, глухо вымолвил Александр. — Грозит он гибелью Новгороду и людям новгородским… Легче мне поднять меч на хана, чем пить с ним чашу дружбы.
— Узнаю твой голос, Александр Ярославич, — с прежним спокойствием произнес Федор Данилович. — И я бы так молвил. Твое слово — слово витязя. Но слово витязя — не княжее слово, — боярин немного повысил голос, выдавая тем, что речь Александра его взволновала. — Честь и гордость князя в мудрости, в чести земли своей. То, что горько принять витязю, князю может стать нуждою неотъемлемой. Великий князь Ярослав не советует тебе искать распри с ордынянами, и дружба с ними не в пору. Но сильна Орда. Не настало время, не накоплены силы Руси, чтобы выступить противу.
— Не стать ли, болярин, нам улусниками ханскими? — нетерпеливо, с обидой в голосе, перебил Даниловича Александр. — Не пойму тебя нынче.
— А я ведь не загадку, простое слово молвил, Александр Ярославич, — сказал боярин. — Хан далеко. Слышно, переступил он рубежи угорские. Грозит нам? Да. Но не он поднял сегодня меч на Новгород, а латинские крестоносцы.
— В чем твой совет? — все еще недовольно, но без прежней горечи, спросил Александр. — Отпустим с добром и волей ордынянина, что молвят люди? Не по праву ли назовут нас улусниками?
На губах Федора Даниловича показалась усмешка.
— Долга беседа предстоит, Александр Ярославич. Вели принести меду чаши. И я краснее молвлю, и тебе легче слушать.
Александр хлопнул в ладоши и велел отроку, вбежавшему на зов, принести мед.
— С юных лет твоих знаю тебя, Александр Ярославин, — начал боярин, пригубив чашу. — Быстр ты в делах и умом зорок, ведаешь без моего совета: постоим перед латинскими крестоносцами — обережем веру, язык свой и обычаи, не постоим — хуже ордынской брани примем беды от латынян. Жесток хан, не жалеет он крови, но то, что приняли от немецкого лыцарства на Западе славянские племена куронов, лютичей и прусов, по лютости своей горше ордынского разорения. Захватывая чужие земли, лыцари истребляют мужей, жен, старцев и младенцев; никому нет пощады. А церковь римская благословляет страшные дела их как подвиг. Отцы и учители церкви латинской, вроде цистерианца Бернара и Клерво, призывают к истреблению племен славянских, не подчинившихся Риму. Того ли ждать? Не лучше ли нам не злом отвечать хану, а крепить силу, искать свои выгоды, чтобы одолеть врага, который стоит у рубежа?
Федор Данилович умолк. Александр поднял голову.
— Сказывай все, болярин! Будет ли мир на Новгороде?
— Не всякий мир хорош, княже, — помолчав, снова заговорил Федор Данилович. — Прими ряду вотчинников, княжи на всей воле их — люб станешь всем, кто кичлив богатством своим и родом древним. Но затем ли принял ты княжение новгородское, чтобы потворствовать хитростям вотчинников, у которых одна забота — не иметь головы над собой, жить в отколе, не держать ответа ни перед Русью, ни перед великим князем? Власть княжая выше власти боляр, Александр Ярославич. Князь ограждает вотчинные права от непокорных смердов и холопов, от тех, кто ищет греха против болярина своего, но суд судится княжей, а не болярской волей. Князю, а не болярам судить тяжбы и протори вотчинные, ведать кормление воеводское и блюсти войско. Не совету господ быть головою и владыкой на Новгороде, а князю. Но сильному князю не ведать мира с верхними. Опора ему не вотчинное болярство, а город, гостиные и ремесленные братчины. Опираясь на город, утверждали в Суздальской земле княжую власть противу старых боляр прадед твой князь Юрий Владимирович, и дед Всеволод Юрьевич; и тебе так жить, Александр Ярославич.