Забайкальцы. Книга 2
Шрифт:
К вербовке казаков в белую армию атамана Семенова Савва Саввич приступил на второй же день после разговора с Семеном. Первым к нему сам пришел Костя Тюкавкин, широкоплечий здоровяк с огненно-рыжим чубом. Пришел он попросить для работы лошадь.
Уже очутившись в ограде Саввы Саввича, Костя струхнул, так как знал за собой еще не отработанный долг.
К радости Кости, Савва Саввич принял его ласково, про долг не упомянул и даже пригласил в горницу.
Костя хотя и вытер унты о домотканый половик, шел за хозяином на носках, боясь наследить. В горнице Савва Саввич пригласил гостя сесть, спросил:
— За
— Коня бы мне, Савва Саввич, из молодых, чтобы обучить его и поробить на нем, пока зимняя дорога, — можно будет?
— А чего же не можно-то, возьми. Поди, уж присмотрел какого?
— Буланый приглянулся, выложили нынче которого, вот его бы, Савва Саввич?
— Глаз у тебя, братец ты мой, тово… наметанный. — Савва Саввич усмехнулся, провел рукой по бороде, сел на стул напротив Кости. — Мда-а, Буланко этот, ежели кому тово… года подошли служить, так в строевики лучше и не сыскать. Ты сам-то какого сроку службы?
— Девятнадцатого, на будущую осень на выход.
— Во-от как! Значить, Буланко-то тово… как раз подойдет тебе в строй.
— Да уж лучше-то этого Буланка и желать бы не надо, только где же нам… — Костя, потускнев лицом, с трудом подавил в себе тяжелый вздох, — не подойдет, не по карману, Савва Саввич. А потом, я ишо так слыхал, что кони-то теперь от казны будут казакам.
— Это, братец ты мой, ишо на воде вилами писано, власти-то вон ноне как меняются: то Керенский, то Совдеп, то комитет какой-то там, сам сатана не разберется в нонешних властях. Так что тово… понадеешься на казну и останешься без коня… А Буланко, братец ты мой, стоит только захотеть, и твой будет.
У Кости глаза полезли на лоб от удивления.
— Мало бы я чего захотел, а платить-то за него, рази што в долг поверишь, Савва Саввич?
— Никакого долгу. Расписочку напишешь мне, и Буланко твой, а деньги за него казна выплатит. Ну конечно, это в том случае, если ты в гвардию запишешься, и не на будущую осень, а теперь же.
— В гвардию? — загораясь надеждой, переспросил Костя. — Это к Ивану Рудакову, што ли?
— Ну што ты, бог с тобой, не-ет. — Презрительно сощурившись, Савва Саввич покачал головой. — Какая это гвардия, собралась там всякая рвань. На коне-то, окромя Ваньки, ни один сидеть не умеет, а тоже мне гвардейцы, даже подумать страмно. Не-ет, Костюха, наше казачье дело подальше от эдакой мрази, ну их к лешему. Я тебе, братец, тово… в настоящую гвардию советую поступать. Находится гвардейский полк этот на станции Маньчжурия, полковник Семенов им командует, — прилгнул Савва Саввич, произведя есаула Семенова в полковники. — Ну конечно, там не всяких принимают, эдаких вон архаровцев, каких Рудаков насобирал, там и за версту не допустят, а тебя примут. Казак ты по всем статьям подходимый, я за тебя головой поручусь, потому и Буланка отдать не жалею, знаю, что не подведешь.
Савва Саввич рассказал Косте, какие льготы, какое жалованье сулит добровольцам-белогвардейцам их будущий атаман Семенов. И после того как Костя, не раздумывая долго, согласился, Савва Саввич повел разговор и о других парнях:
— Вас вить, однако, тово… людно, с девятнадцатого году-то?
Костя, припоминая, наморщил лоб, провел рукой по волосам.
— Человек, пожалуй, пятнадцать только в нашем поселке, а во всей-то станице и до сотни наберется.
— Тогда ты тово… один-то не поступай туда, а подбери с собой ребят хороших, чем больше, тем лучше, и отправляйтесь с богом. Послужите верой-правдой, постойте
— А насчет коней как?
— Коней дадут, когда в полк зачислят. А у кого есть, то на своем-то лучше, за коня ему деньгами выплатят. Ехать туда можно на санях человека по четыре на пароконную подводу, милое дело. Ну а в крайнем случае, не будет хватать коней, выручу, дам из своих. Харчей на дорогу приготовлю, только не тяните, собирайтесь побыстрее.
Повеселевший Костя уходил от Саввы Саввича с твердым намерением обучить Буланка, сделать из него строевого коня. Мысль о том, что служить ему предложил Савва Саввич в белой армии, мало беспокоила Костю. «Подговорю Андрюшку с Петькой Кузьминым да ишо человек пять-шесть, и махнем в эту самую гвардию, — думал про себя Костя, — получим мундировку, винтовки, а там видно будет, какому богу молиться».
Савва Саввич проводил гостя до крыльца и на прощание сказал, понизив голос:
— Только уж ты, Костюха, тово… о чем говорили мы с тобой, никому ничего. А будешь себе товарищов подговаривать, делай также втихаря, сам понимаешь, военное дело, секретное.
— Будь в надежде, Савва Саввич, не проболтаюсь.
— То-то же. Да и с этой шпаной, што у Ваньки, не связывайся, знай свое дело и помалкивай. А Буланка можешь икрючить, обучай его, как своего.
Глава VI
В октябре 1917 года двадцать четыре делегата 1-й Забайкальской казачьей дивизии выехали из Тернополя в Киев на общеказачий фронтовой съезд.
В числе делегатов был и Егор Ушаков. Вместе с ним от 1-го Аргунского полка ехали казаки Варламов, Исаков и Федот Погодаев, за боевые отличия вновь произведенный в урядники и награжденный георгиевским крестом 4-й степени. Грудь Егора также украшали два Георгия — 4-й и 3-й степени — и две медали. Второй крест Егор получил за то, что в бою под Бродами захватил в плен немецкого офицера и живьем доставил его в штаб своего полка.
Сначала делегаты ехали в теплушках, но потом, хотя и с великим трудом, удалось пересесть в пассажирские вагоны.
При посадке густая серошинельная масса пассажиров, хлынувших к вагонам, разъединила наших делегатов, и в намеченный ими вагон попали лишь Егор с Исаковым, остальные расселись по двое и по трое в другие вагоны.
Егору удалось захватить среднюю полку, отдыхали на ней поочередно с Исаковым. Заматеревший, раздавшийся в плечах Егор лежал на полке, задумчиво смотрел на мелькавшую за окнами вагона бурую, заветошевшую степь, на пробегающие мимо телеграфные столбы, полустанки, серые, разоренные войной деревушки. В вагоне теснота, накурено — не продохнуть, шум, гам, до слуха Егора из хаоса слитых воедино голосов доносятся отдельные слова, обрывки фраз:
— …Хватит, навоевались.
— …Вот и я говорю, какой же я теперь работник с одной-то рукой.
— А ну, подвинься, дед, убери мешок, ну!
«Как-то теперь там живет Настя, — думает Егор, — давно уже не получал от нее писем. Да и какие теперь письма, вон какая идет кутерьма кругом. Эх, Настя, Настя, доведется ли увидеть-то?»
Егор и не заметил, как уснул под мерное покачивание вагона, а когда проснулся, наступил уже вечер. За окнами синели сумерки, а в тускло освещенном фонарями вагоне стало еще многолюднее. На нижней полке рядом с Исаковым сидел бородатый солдат в черной маньчжурской папахе.