Забайкальцы. Книга 2
Шрифт:
И снова выступил Поздеев. Он предлагал: не открывать военных действий, а к морякам послать делегацию, чтобы уладить конфликт с ними мирным путем.
Волей-неволей пришлось Агееву оба эти предложения поставить на голосование, и случилось неожиданное: делегаты съезда — казаки, а их оказалось большинство — проголосовали за предложение Позде-ева. Не знали руководители съезда, что декларация «левых», отпечатанная типографским способом, еще вчера вечером гуляла по рукам казаков — делегатов съезда, потому-то и произошел раскол, предложение Попова провалилось. Еще более накалилась обстановка; после голосования
— Большинство-о-о!
— Наша взяла-а-а!
— Правильно-о!
В первых рядах петушиным выкриком взметнулся мальчишеский звонкий голос:
— Неправильно! — Тот самый прапорщик, который вчера пытался пихнуть Поздеева шашкой, сорвался с места, кричал, размахивая руками: — Голосовали неправильно! Кто просил этого урядника вмешиваться в подсчет голосов?
— Переголосовать, переголосова-а-ать! — хором подхватили офицеры.
Снова в зале поднялся шум. Агеев, потрясая колокольчиком, тщетно пытался призвать к порядку. Однако, несмотря на шум и гам, Автономову удалось перекричать всех.
— Станичники! — кричал он, обращаясь к казакам. — Раз не верят нам, я предлагаю всем, кто голосовал за наше предложение, покинуть этот зал! Пусть подсчитывают, сколько голосов останется! Айда, братцы!
Казаки разом вскочили со своих мест, двинулись к выходу.
В первый раз за все время шли к общежитию без строя, кому как вздумается. В серошинельной массе их беспорядочно смешались синие, красные, желтые и голубые погоны всех войск. Разговор между ними кипел не переставая.
— Здорово получилось у нас, а? — Донской казак с пламеннорыжим чубом трогал локтем шагающего рядом с ним Егора, заглядывая в глаза ему, скалил в улыбке желтые от курева зубы.
— Здорово! — соглашался Егор. — Агеев аж побледнел от злости.
— Вот бы так же выступить против войны — и конец ей.
— В Петрограде-то уж выступили.
Эти разговоры не затихали до самого вечера и в общежитии, так как на заседания съезда решили не ходить. А вечером, когда в общежитии загорелся свет, Игнат Козырь принес казакам очередную новость; он один из всей «левой группы» остался на съезде до конца — по поручению Поздеева (сказал он Егору), — и вот теперь, запыхавшись от быстрой ходьбы, он бомбой влетел в общежитие.
— Новость! — только и смог он вымолвить, в изнеможении опускаясь на койку. — Фу ты, черт… упарился…
— Чего такое? Что случилось? Говори живее, холера! — тормошили Козыря со всех сторон.
— Подожди, фу ты… черт… съезд закрыли.
— Закрыли?
— Как закрыли?
— Чего мелешь, пустозвон непутевый?
— Закрыли совсем, — Козырь наконец отдышался, заговорил более спокойно; — При мне Агеев объявил, что съезд закрывается, никаких делегатов к матросам посылать не будут и эту… как ее называют… забыл, вычерпали до дна.
— Вот тебе и делегация!
— По-своему таки сделать хотят!
— А вычерпали-то чего?
— Перепутал, Козырь, Агеев, наверно, сказал, что повестку дня исчерпали?
— Не один ли черт — исчерпали или вычерпали. Но главное-то я ишо не сказал, ребят наших арестовали, вот штука-то!
— Каких ребят?
— Хорунжего Автономова и нашего Аксенова.
— Ох ты, черт тебя забери!
— Что же делать-то
— Выручать надо как-то.
— Где уж там выручать, хоть бы сами-то ноги унесли.
— Слушай, а Поздеева?
— Вывернулся! Где-то достал шинель казачью, и вместе с Гуменным на станцию сиганули. Ищи теперь ветра в поле, они уже, наверное, десятую Казань проскребают. Да и не только Поздеев с Гуменным, а все казаки лыжи навострили. Семиреченцы уже давно умчались на станцию, а сейчас — как шел сюда, видел — амурские, уссурийские туда же поперлись. Надо и нам, пока не поздно.
— А что, ребята, и верно!
— Давайте живее на вокзал!
— Едем, раз такое дело!
На обширном перроне вокзала шумная, говорливая толпа пассажиров. Преобладают военные, в большинстве своем казаки — делегаты съезда. К каждому отходящему поезду устремлялись целые потоки пассажиров, поднимался невообразимый шум, гам, ругань, нередко доходящая до драки. И хотя многим удалось уехать, толпа на перроне не убывала, так как из города подходили все новые и новые пассажиры.
Уже глубокой ночью нашим забайкальцам удалось попасть на товарняк, груженный углем. Многим посчастливилось открыть люки и через них проникнуть внутрь вагона, расположиться там на грудах угля. Не повезло на этот раз Егору, в вагон он не попал, и, когда тронулся эшелон, пришлось ему с переполненной народом тормозной площадки карабкаться на крышу вагона. Оказалось, что и там уже набралось человек двадцать, и, к радости Егора, среди них несколько забайкальцев, в том числе Варламов и Козырь.
— Сюда давай, Егор! — узнав посельщика, обрадовался Козырь и, ухватив Егора за рукав шинели, сунул ему в руки конец веревки — Держись за нее. Это Варламов где-то раздобыл, мы ее одним-то концом укрепили за стойку, и теперь держаться за нее прямо-таки одно удовольствие.
Сидящие рядом казаки засмеялись, а один из них присовокупил ворчливо-шутливым тоном:
— Удовольствие куда лучше, сам Каледин так не ездил, как мы сейчас.
Вот уже остался позади мерцающий огнями город. Поезд все увеличивал скорость, вагон качало, и, чтобы не свалиться с него, казаки крепко держались за веревку. Холодный ветер свистел в ушах казаков, их поминутно заволакивало густым едким дымом, и вместе с искрами на головы их сыпались сажа, горячая зола, а с хмурого осеннего неба накрапывал мелкий дождь. Кутаясь в башлыки, казаки теснее прижимались друг к другу.
— Только дождя хорошего нам не хватало, — натягивая на себя башлык, пошутил усатый оренбургский казак, — чтобы сажу с нас смыло.
— Ничего, — отозвался на это Козырь, — хуже бывало в жизни, да пережили, а уж одну-то ночь, куда ни шло, перетерпим. Зато Каледину досадили, ему сегодня и в мягкой перине сна не будет от злости.
Так неожиданно для Каледина и его сподручных завершился общеказачий фронтовой съезд. Рухнул его план объединить под своим командованием все казачьи войска и начать победное шествие на Петроград и на Москву по маршруту, который он наметил и уже провозгласил: Новочеркасск — Воронеж — Тамбов — Москва.