Забайкальцы. Книга 2
Шрифт:
К великой досаде казаков, дело с отправкой по железной дороге оказалось не легким, вагонов не хватало, приходилось ждать. Лишь 1-му Читинскому полку посчастливилось захватить два эшелона двухосных товарных вагонов. Читинцы сразу же загнали эшелоны в тупик, спешно принялись оборудовать теплушки для казаков и конские вагоны.
В комнатушке, которую хозяева отвели постояльцам, вместе с Егором поселились еще три казака: Молоков, Каюков и Гантимуров.
Вернувшись с вечерней уборки лошадей, Егор застал дома одного Молокова. При свете
— А где ребята? — спросил Егор.
— Ушли. Каюков на кухню, за ужином, а Гантимуров на коновязь, дневалить.
— Побриться, что ли? Ты будешь?
— А чего же, налаживай бритву.
Попробовав на поясном ремне новую, с перламутровым черенком, найденную у убитого австрийского офицера, бритву, Егор попросил у хозяев горячей воды, приладил к лампе осколок зеркала и уже намылил щеку, когда в комнату к ним зашел Афанасий Суетин.
— Ушаков, живой ногой к Балябину.
— Чего такое?
— Не знаю.
— Ну ничего, подождет одну-то минутку, не с мылом же на морде бежать.
— Брейся живее.
Егор, наскоро побрившись, надел шинель, шашку, ушел. Суетин, большой любитель чужого табака, заговорил было о куреве, но Молоков уже взялся за бритву, мылил себе бороду. Пришлось Афоне ждать, тешить приятеля разговорами. И когда кончил бриться, заговорил о главном:
— Закурим, Митрий, твоего, я, брат, сегодня обестабачел.
— Да у тебя вечно так! — Покосившись на Афанасия, Молоков вытер полотенцем бритву, убрал со стола мыло и лишь после этого вытянул из кармана кисет с табаком. — И до чего же привык ты на чужбинке прокатываться.
— Мне свой табак курить доктор отказал, для здоровья, говорит, вредно, — свертывая самокрутку, пошутил Афанасий и, прикурив от спички Молокова, заговорил серьезно: — Это меня сегодня пулеметчики разорили, мать их за ногу. Хотел одного угостить, а их, откуда ни возьмись, набежало целый взвод, ну и весь кисет у меня в один момент как ветром выдуло.
— А там, поди, и табаку-то было воробью на одну понюшку!
— Полнехонький кисет был, Митрий, ей-богу!
— Э-э, была у собаки хата!
Вскоре пришел Егор, огорошил вопросом:
— Хотите в гости пойти?
Молоков взметнул на Егора белесыми бровями:
— В гости, это куда же?
— В Читинский полк. Он, оказывается, на Дон идти налаживается, а казаки небось не знают ничего, вот и надо им мозги вправить. Я там, кстати, и с братом повидаюсь.
— Сходитъ-то можно бы, — согласился Молоков. — У меня там тоже знакомые есть, да отпустят ли?
— Отпустят. Балябин сам велит пойти туда. Из пятой сотни пойдут ребята.
— Меня с собой возьмите! — попросил Суетин. — У меня там станичников людно, поговорить есть с кем.
— Идем, — согласился Егор. — Беги к писарю Вишнякову, он тебе увольнительные выдаст на всех.
В комнате появился Каюков с тремя котелками гречневой каши. Пока Суетин ходил к писарю, друзья поужинали,
До станции шли вместе и, лишь разыскав эшелоны читинцев, разошлись по разным сотням. Егор шел мимо длинного ряда товарных вагонов, откуда уже доносился шум, людские голоса, густо дымили трубы железных печек. В некоторых вагонах еще стучали топоры, размеренно шаркали пилы, а в открытые двери виднелись работающие там казаки, при свете фонарей заканчивающие оборудование теплушек.
Егор подошел к большому костру, вокруг которого сидели, разговаривали, кипятили в котелках чай человек пятнадцать казаков; поздоровавшись, спросил:
— Какой сотни?
— Третьей, — полуобернувшись, ответил бородатый казак.
— Мне бы Ушакова повидать…
Казак, в полушубке и серой папахе, только что подцепил концом шашки котелок, потянул его из костра; при последних словах Егора дрогнул, расплескивая кипяток, сунул его на землю и, бросив шашку, выпрямился.
— Егор! — воскликнул он, шагнув навстречу брату.
— Миша!
Братья обнялись, трижды поцеловались. Егор отступил на шаг и, держа Михаила за плечи, осмотрел его с головы до ног. Перед ним стоял широкоплечий, черноусый казачина, чуть пониже его ростом.
— Какой ты, брат, вымахал за три-то года! — радостно волнуясь, проговорил Егор. — Попадись на улице, и не узнал бы, пожалуй.
— Так вить уж старый казак, четыре года отломал, подобру-то увольняться пора бы.
— Что ж поделаешь. Я Boт семь лет с коня не слажу, а конца-то все еще не видно. Письма-то хоть получаешь от мамы?
— Давно не было, не знаю, как она там, жива ли.
— Я тоже ишо летом, когда из-под Касторны отступали, получил от нее письмо, да вот и до теперь нету.
Когда порыв первой радости прошел, Михаил обернулся к казакам:
— Ребята, гость у меня дорогой, родной брат припожаловал.
Казаки, оборвав разговор, оборачивались на братьев, один из них предложил:
— Спрыснуть бы не мешало встречу-то.
— Всамделе, Ушаков, — поддержал другой, — какого же ты черта, давай загоним эти хреновины-то да и выпьем на радостях.
— Верно, садись, Егор, мы тут мигом.
Усадив брата на свое место у костра, Михаил ушел куда-то с двумя казаками, вернулся один, подсел к Егору.
— Сейчас ребята приволокут молочка от бешеной коровки. — Михаил, улыбаясь в усы, перемигнулся с казаками, пояснил Егору: — Осенесь австрийского офицера раздели мы убитого, аппарат был при нем фотографический, взяли, да ишо какую-то штуковину, на часы вроде похожа. Вертели мы ее, вертели и так и эдак, ни черта не поняли и забросили ко мне в седельные сумы. А здесь показали жиду одному, и он нам две четверти самогону давал за обе эти штуки. Мы заартачились чего-то, три просили — не дает, на том и разошлись. А сейчас решили за-ради такой встречи отдать за две, черт с ними. Вот ребята и потопали к жиду, скоро должны появиться.