Забайкальцы. Книга 2
Шрифт:
Глава XI
Приказу князя Кекуатова: «Дивизии следовать в Донскую область» — подчинился лишь 1-й Читинский полк. Остальные три полка, вопреки приказу, двинулись на восток, в Забайкалье.
Вместе с непокорными казаками последовал и штаб дивизии во главе с командиром. О приказе комдива словно забыли, в защиту его не выступили ни сам командир, ни чины его штаба. Офицеры самоустранились от командования, по ночам, собираясь где только можно, пьянствовали, картежили, хозяевами положения стали полковые комитеты.
Багрянцем
Командир четвертой сотни есаул Шемелин занял второе купе, вместе с ним поселились третьей сотни есаул Фомин и шестой — хорунжий Мамонтов.
В расстегнутом кителе, из-под которого виднелась далеко не свежая сорочка, Шемелин сидел возле окна. Напротив, на верхней полке, с книгой в руках лежал Мамонтов, Фомина в вагоне не было, ушел куда-то в другой эшелон.
Шемелин, грузный, с разлатыми бровями, брюнет, с крутым волевым подбородком и усталыми карими глазами, изнывал от тоски. Угнетало его вынужденное безделье, неизвестность.
Мерно покачивался вагон, колеса постукивали на стыках, в сумеречной мгле за окном угадывались темные силуэты деревьев. Иногда скупой свет фонаря на полустанке выхватывал из темноты то припудренный инеем сад, то соломенную крышу украинской хаты.
Есаул закурил, серебряным портсигаром постучал по стенке. В купе вошел небольшого роста, белобрысый казак-вестовой.
— Слушаю, вашскобродь! — Былая преданность вестового не позволяла ему назвать своего хозяина по-новому: господин есаул.
— Казбека перековал? — спросил его Шемелин.
— Так точно, вашскобродь, перековал.
— Ну, как он теперь?
— Да ничего-о, чуток спал с тела, а теперича поправится небось.
— Овса достали?
— Так точно, достали.
— Гм… ну ладно…
— Можно идти?
— Можно, хотя нет… Ты вот что… — Есаул хотел было послать вестового за вахмистром, чтобы расспросить его, как там и что в сотне, но, подумав: «А на кой черт мне это нужно, не все ли равно?» — махнул рукой: — Ладно, ступай…
Казак вышел, и есаул, облокотившись на стол, опять надолго задумался. Вспомнилось недавнее совещание офицеров у командира дивизии князя Кекуатова, куда были приглашены лишь самые надежные, верные присяге офицеры. Это было накануне отправки дивизии из Казатина, князь сообщил им о положении в Забайкалье.
Райской музыкой прозвучали в ушах офицеров слова князя о том, что на приграничной китайской железнодорожной станции Маньчжурия уже формируется для борьбы с большевиками отряд так называемой белой гвардии. Организатором и вождем этого отряда является офицер 1-го Нерчинского казачьего полка есаул Семенов.
— Но надо трезво оценивать обстановку, — говорил князь. — Большевики в области есть и будут; они разовьют бешеную агитацию за Советы, будут стараться заразить казаков и крестьян Забайкалья идеями социализма. Хотя главный козырь большевистской агитации — борьба за землю и волю — не
Все это отчетливо всплыло в памяти есаула. На этом совещании князь полностью согласился с доводами войскового старшины Бакшеева, что следует подчиниться силе; не вступать с полковыми комитетами ни в какие конфликты, имея в виду главное: сохранить свои кадры для борьбы с большевизмом в дальнейшем.
И когда князь заговорил о гражданской войне, лицо его побагровело от ярости, воинственно ощетинились белые усы. Свою речь он закончил словами:
— …Мы очистим область от красной заразы и будем драться за новую, но не советскую, не обольшевиченную Россию.
В Киеве стоянка поезда затянулась, чувствовалось, что произошла какая-то задержка. Из офицеров почти никто не вышел на перрон, откуда до слуха Шемелина доносился многоголосый шум, топот ног, звяк оружия.
Постучавшись в дверь, в вагон зашел подъесаул Тирбах.
— Заминка произошла, не пропускают наши эшелоны, — злорадно улыбаясь, сообщил он друзьям, — комитетчики наши зас… хлопочут, бегают, эти болваны, Балябин с Богомягковым, в город уехали на автомобиле, а у паровозов и на тормозных площадках караулы выставили с пулеметами.
— Ага-а, — оживился Шемелин, — значит, заваривается какая-то каша.
Мамонтов отложил книгу, сел, спустив ноги с полки.
— Может, наша помощь потребуется, спихнуть бы комитеты эти к чертовой матери.
— Не-ет, старик наш приказывает сидеть всем спокойно и не рыпаться, я за этим и зашел к вам. Черт с ними, не наш конь, не наш и воз. Давайте-ка лучше махнем на станцию втихаря, ресторанчик тут шикарный бывал раньше.
— Сказал тоже! — Блеснув очками, Мамонтов отрицательно покачал головой. — Да теперь если и есть какой-то там ресторанишко, так в нем этой сволочи всякой набилось как сельдей в бочке.
— Я тоже не пойду, — решительно заявил Шемелин.
— Трусы вы, как я погляжу, — с досадой в голосе проговорил Тирбах и, помолчав, сожалеюще вздохнул: — А одному идти не хочется. Сеньку, что ли, позвать Березовского.
И вышел, не простившись.
Мамонтов опять улегся на койку, взялся за книгу, а Шемелин снова уставился в окно глазами, задумался. В памяти есаула возникали картины далекого прошлого. То вспоминаются ему школьные годы, катанье на саночках с горки, то увлекательные поездки с отцом в станицу: стрелой мчится пара бегунцов, легонькая кошевка едва касается полозьями земли, в передок ее стучат комья снега из-под копыт, ветер сечет Мишке лицо снежинками. И радостно Мишке от быстрой езды, и жутко, боязно, обеими руками он крепко держится за кушак отца. А тот, охваченный азартом, выкрикивает одним дыхом: