Забайкальцы. Книга 3

Балябин Василий Иванович

Зимовье это было такое же, как на далекой Тынде, только гораздо просторнее. В одном углу печь, сложенная из дикого камня; так же тянутся вдоль стены длинные нары; в кутней половине стол, сколоченный из необструганных досок, скамьи и чурки для сиденья, на полках деревянная и глиняная посуда. Разница была лишь в том, что освещалось это зимовье не лучиной, как на Тынде, а керосиновой висячей лампой. Да и винтовок здесь было больше, почти все трехлинейные; стояли они в пирамиде, влево от двери, тут же висели шашки, патронташи и даже ручной пулемет.

— Порядочно у вас оружия-то, — сказал Егор, усаживаясь за стол рядом с Якимовым. — А я со своим винтом восемь

лет не расставался, а теперь вот оставить пришлось в Большом Невере вместе с шашкой. Жалко, хорошая была винтовка-то, пристрелянная.

— Ничего-о, — утешал Макар, — дадим тебе наперво бердану, есть у нас в запасе, а на войне добудешь сам и винтовку и шашку.

— Да уж была бы шуба, а вши напреют.

Тем временем на столе появились хлеб, деревянные ложки, чашки и курившийся паром полуведерный котел вареного козьего мяса.

…Сразу же после сытного ужина началось собрание. Народу набралось полнехонькое зимовье, стало тесно и шумно.

Егору с Якимовым пришлось пересесть на кутнюю лавку, уступив место у стола черноусому, одетому по-городскому человеку.

— Это Шитов, рабочий из Читы, — пояснил Егору Макар. — Он к нам уж третий раз приезжает от областного комитета большевиков. Газеты привозит, инструкции и всякое другое руководство.

— А вон тот, на нарах-то сидит, чубатый, в кожанке, это кто такой?

— Музгин Иннокентий, Капунской станицы, большевик заядлый. Толковый будет командир из него, башка-а-а. А вон того узнаешь, в серой папахе-то?

— Обличье-то знакомое, постой, постой, да вить это Чипчеев, нашего полка, третьей сотни.

— Он самый, Чипчеев Иван, Улятуйской станицы.

— Значит, и он тут же. А этот дедушка, рядом с Иваном-то?

— Наш курунзулаевский, Якимов Василий Кононыч, с двумя сыновьями здесь.

Председатель собрания Бородин первое слово предоставил Киргизову. Степан Сидорович рассказал коммунарам о том, как руководители революционного Забайкалья уходили в Амурскую тайгу, об их зимовке на Тынде и о том, как проводили они на Дальний Восток Лазо.

Словно степь перед бурей, притихло собрание, слушая Киргизова, и радостным гулом множества голосов всколыхнулось оно, когда заговорил Степан Сидорович о Фроле Балябине и о том, что вместе с Богомягковым намеревается он вернуться в Забайкалье.

— Правильно-о!

— Верно-о-о!

— Будут у нас и командующий и комиссары свои!

— Лазо, значит, на восток подался?

— Да, на восток, в Приморье.

— Почему не к нам?

— Там тоже нужны такие люди.

После Киргизова говорил Шитов, коренастый, среднего роста, с живыми карими глазами и густой волнистой шевелюрой. Еще во время речи Киргизова он прикрепил к кутней стене, как раз над головами Егора и Макара, карту Забайкалья, во многих местах утыканную красными флажками.

Стоя боком к карте, Шитов говорил о Читинском комитете большевиков, который возглавляет старый коммунист Александр Вагжанов, о том, в каких неимоверно трудных условиях глубокого подполья, ежеминутно рискуя жизнью, читинские большевики руководят революционным движением в области, благодаря чему очаги революции имеются теперь во многих местах Забайкалья.

— Здесь вот, в районе Прибайкалья, — Шитов концом винтовочного шомпола показал на карту, — сильную революционную организацию создал большевик Евгений Лебедев. Такие же организации создали и готовят людей к восстанию Морозов на Витиме, братья Сущих в верховьях Ингоды, Петр Аносов на Ононе, Федот Погодаев и Андрей Чугуевский на Газимуре. Такие же организации и боевые группы

созданы на Шилке, на Куренге, на Урюмкане и Урове, они держат связь с Шахтаминской лесной коммуной, которой руководит бывший фельдфебель Иван Козлов. А зоргольский большевик Абрам Федоров направлен комитетом в низовья Аргуни, чтобы подымать на борьбу с контрреволюцией казаков Аргунской, Усть-Уровской и Аркиинской станиц. Как видите, революционные искры рассыпаны по всей области, и ваша коммуна является центром восточного Забайкалья. Вам же первым надлежит поднять знамя восстания, для руководства им надо избрать сегодня же военно-революционный штаб.

В прениях по докладу первым выступил однорукий Никита Зарубин.

— Я так думаю, — начал он, пробираясь от порога, где стоял все время, поближе к столу, — зачинать надо немедля, самое подходящее время для восстания, ни речки не задержат, ни распутица. Да и надоело уж в землянках этих отсиживаться, как тарбаганы в норе.

— Верно-о, — раздались голоса откуда-то с нар.

— В самом деле, каку холеру тянуть-то!

— Тихо, ребятушки, тихо, охолонитесь чуток, — осадил нетерпеливых вояк флегматичный усач Матафонов, бывший вахмистр батареи, — не торопитесь, поспешишь, людей насмешишь. Надо обдумать хорошенько. А я так кумекаю, что раньше весны нам нечего и рыпаться. Наше дело теперь — чем ближе к лесу, тем лучше, потому как нас ишо мало, и само собой понятно, что в случае какой неустойки, ежели прижучат нас беляки, одно наше спасение — лес. Там нас летом-то каждый кустик ночевать пустит, а случись такое зимой, что будет?

— Живем же мы в лесу.

— Сравнил божий дар с яичницей.

— Демид верно говорит, надо подождать.

И тут заговорили, заспорили разом во всех углах зимовья, но, вволю наговорившись, согласились с предложением Шитова — подождать весны.

Собрание закончили тем, что создали военно-революционный штаб, которому поручили руководить восстанием во всех районах восточного Забайкалья. Членами этого штаба большинством голосов избрали Киргизова, Семенихина, Бородина, Музгина и Самуила Зарубина.

ГЛАВА XI

В то время как Егор, обосновавшись в Алтагачанекой коммуне, тосковал по родной станице, по матери, по Насте и сыну, брат его Мишка жил припеваючи вдали от своих, не жалуясь на судьбу. После ликвидации Даурского фронта вместе с Данилом Орловым и другими казаками 2-го Аргунского полка вновь вернулся Михаил в станицу Чалбучинскую, пять больших сел которой растянулись по левому берегу пограничной реки — спокойной, величавой Аргуни. Сыновнюю любовь его к матери, к отчему дому пересилили чары Маринкиных карих глаз, властно потянули к себе, заставили казака вернуться в поселок Покровский, чтобы остаться в нем навсегда.

Первое время Михаил по-прежнему жил у Орловых, ночи напролет проводил с Маринкой, отсыпался днем в телеге, когда ехал вместе с другими работниками по снопы на дальние пашни. Работал он охотно, с увлечением, ног под собой не чуя от радости, уж больно по душе пришлась ему Маринка.

Вскоре после покрова сыграли свадьбу. Маринка была у отца единственной дочерью, братьев у нее не было, и Мишка поселился в богатом тестевом доме на правах сына.

Суровый в этом году выдался и февраль, уже к половине подходил он, а морозы не стихали, стояли нисколько не мягче крещенских. Но мороз не мороз, а время терять нельзя, надо успеть за зиму запасти дров, жердей, кольев, бревен на новый амбар, вывезти сено, потому-то Мишка каждый день ездил в лес вдвоем с работником на шести лошадях.