Забияка. (Трилогия)
Шрифт:
Внезапно пришло воспоминание о том, как мы идем сквозь металлическую дверь - вместе и порознь одновременно. Я тогда ничего не хотела от товарища - просто была рядом, и все. Это было настолько хорошее ощущение, что мне захотелось продлить его подольше.
Открыла я глаза только потому, что почувствовала чье-то присутствие, и в тот же момент увидела себя в саду перед четырьмя фигурами в плащах с большими капюшонами. Иначе, чем "судьи", назвать этих персонажей было просто невозможно. Лица их отражали вполне
– Ага, добралась-таки, - на чистом русском прокомментировал мое прибытие один судей.- И половины дня не прошло.
– Я же говорил, - высоко подняв палец, менторским тоном заявил его коллега.
– Что она справится до заката. Забирай своего друга, и провали…
– Постой, - перебил третий.
– А вопросы?
– Ответит. У нас еще двадцать восторженных, и пятнадцать их друзей, за всеми следить надо, - сказал тот, что с добрым лицом.
– Так не положено, - возмутился спокойный.
– А как же испытание?
– Но она так быстро добралась, - попытался было возразить ему мой нежданный защитник.
– Почти не опоздала.
– На три секунды, - сварливо ответил брюзга.
– За это время на ее планете происходит… Триста гроз, триста тысяч химических реакций в мозге среднего аборигена, рождается…
– Признаю, - безнадежно изрек усталый.
– За три секунды действительно может произойти многое.
Я с нескрываемым изумлением разглядывала всех четверых. Что-то мне подсказывало, что этот спектакль устроен исключительно для меня. Не успела я так подумать, как спокойный судья огласил приговор:
– Можешь забирать. Номер 164548, вы свободны.
Металлист оторвался от созерцания железяки, и, как был, восторженный, направился ко мне. Идти ему было шагов пятнадцать, за все время, пока он шел, выражение на его лице не изменилось.
– Постойте!
– не своим голосом завопила я.
– Он же похож на идиота!
Металлист замер, созерцая перед собой что-то, бесконечно близкое его сердцу.
– Смотрите!
– радостно завопил добрый.
– Она и это разглядела!
"А что тут глядеть-то?" - несказанно удивилась я.
– "И так все видно. Блаженный идиот - он и у Достоевского идиот".
Добрый смотрел на меня с обожанием.
– А чем он тебе не нравится?
– подозрительно уставился на меня брюзга.
– Не критикует, всем доволен, не курит, смотрит восхищенно, каши не просит…
– Но он же не настоящий!
– возмутилась я.
– Как же он жить-то будет?
– О, женщины!
– закатил очи усталый судья.
– Мне вас не понять! То вам идеал подавай, то…
– Что тут непонятного?
– вновь поддержал меня добрый судья.
– Она ему не жена, а… -
– Но мы же не можем отобрать у человека его мечту!
– зашелся визгом брюзга.
– Он сам сюда за ней пришел!
– Он сюда попал случайно, - подала голос я.
– Здесь случайно не появляются, - покачало головой само спокойствие.
– В таком разе исполните мою мечту, - мрачно ответила я.
– Верните мне моего друга таким, каким я его…
– Подумай, прежде чем произнести вслух, - погрозил мне пальцем "защитник".
– Вы, люди, такие несовершенные - вечно хотите каких-нибудь глупостей.
Я прикусила язык. Постаралась сформулировать свое желание почетче, и поняла, что это невозможно - любой буквоед зацепится за какое-нибудь слово, а мне потом придется лицезреть не живого человека, а то, как я его в этот момент представляю.
– Что же мне делать?
– взмолилась я.
– Помогите мне, пожалуйста!
– Желание произнесено, - сказал защитник поразительно безликим голосом.
– Суд удаляется на совещание.
Я осталась одна. В семи шагах от меня замер металлист с блаженной улыбкой на лице. Я хотела было подойти ли к нему, но потом все же одумалась. Место было более, чем странным - кто знает, чем мой невинный поступок может закончиться?
Наконец появились судьи.
– Единственно, чем мы можем тебе помочь, - произнес, глядя сквозь меня, безразличный человек в плаще, - это назначить тебе испытание. Если ты пройдешь его, то он, - кивнул судья в сторону восторженного металлиста, - снова станет обычным человеком.
– Не пройдешь - таким и останется.
– Он на трое суток станет, как ты выражаешься, "прежним", - устало сказал другой судья.
– А ты…
– А ты, - посмотрел на меня брезгливый судья с таким видом, с каким видом, с каким смотрят на полное ничтожество, - его ни в чем разу не упрекнешь.
– Вслух, - поспешно вставил добрый и сострадательный.
– Тогда испытание растягивается на неделю, - констатировал факт уставший.
– Быть посему, - заключил безразличный.
– А во сне считается?
– мрачно осведомилась я, чувствуя некий подвох.
– Считается, - с невыразимым удовольствием произнес брюзга.
– И так тебе было дано послабление.
Я красочно представила себя, спящую с заклеенным пластырем ртом. Или нет, лучше серой такой лентой, которой прорванные трубы латают. Уставший судья посмотрел на меня укоризненным взглядом - мол, и так кучу времени потеряли, а она тут в игрушки играется.
– Все, забирай своего друга, - прищелкнул пальцами сочувствующий судья.
– И помни, дитя мое, - тоном священника изрек он.
– Терпение - вот высшая добродетель. Терпение и сострадание.