Забвение пахнет корицей
Шрифт:
На сей раз взгляд отвел Тед.
– Дорогая моя Роза, – сказал он. – Твой друг Жакоб погиб в Освенциме. Перед самым освобождением.
Роза часто заморгала. Ей вдруг показалось, что кто-то сунул ее головой в воду и держит, не давая вынырнуть. Она ничего не видела и не могла дышать. С трудом ей удалось сделать вдох.
– Ты уверен? – спросила она после очень долгого молчания, когда легкие снова наполнились воздухом.
– Прости, – был ответ.
И все кончилось. В тот день мир для Розы стал холодным, как лед. Она отвернулась от мужа. Но не заплакала. Она уже умерла,
Жакоб всегда говорил ей, что любовь их непременно спасет. И Роза ему верила. Но он ошибся. Она спаслась, но что толку жить, когда Жакоба нет? Разве у жизни остался теперь хоть какой-то смысл?
В это самое мгновение из-за угла появилась Жозефина в длинной розовой ночной рубашке, которую Роза вышила для нее. На руках она держала куклу Синтию.
– Что случилось, мамочка? – спросила Жозефина, стоя в дверях и сонно помаргивая.
– Ничего, милая. – Роза подошла к дочери и опустилась перед ней на колени. Она смотрела на малышку и повторяла себе, что теперь ее семья здесь, что прошлое должно остаться в прошлом, что она обязана хранить и поддерживать эту жизнь.
Но она ничего не чувствовала.
Она уложила Жозефину в постель и долго баюкала, напевая колыбельную, которую много лет назад пела ей собственная мать, а потом лежала в темноте рядом с Тедом, пока не поняла по его ровному дыханию, что он заснул.
Она тихо поднялась и, стараясь не шуметь, вышла в холл. Поднялась по узкой лестнице на крышу их дома, где была огороженная перильцами площадка, – и растворилась в безмолвии ночи.
Было полнолуние, и луна тяжело нависала над заливом Кейп-Код, поблескивающим между крыш. Бледный лунный свет отражался в воде, так что казалось, она светится изнутри. Но Роза не смотрела на воду. Ее взгляд был прикован к небу, к звездам, которым она дала имена.
Мама. Папа. Элен. Клод. Ален. Давид. Даниэль.
– Простите меня, – шептала она небесам. – Простите меня.
Ответа не было. Только волны вдали плескались о берег. Небо молчало.
Глядя ввысь, Роза шепотом молила о прощении, пока с восточной стороны горизонт не начал бледнеть. Жакоб. Как сложилась его судьба? Неужели он потерян для нее навсегда?
– Жакоб, где ты? – плача, крикнула она небу. Но никто ей не ответил.
Глава 14
С наступлением темноты в Париже становится совсем тихо и безветренно. Сначала небо набирает цвет, от бледной, подернутой сероватой дымкой голубизны к насыщенной вечерней синеве, с оранжевыми и золотыми полосками на горизонте. Когда звезды начинают пробивать дырочки в пологе сумерек, на фоне заходящего солнца становятся видны легчайшие облачка, окрашенные в разные оттенки рубиново-красного и румяно-розового. Наконец яркая сапфировая синева темнеет, наступает ночь, и Париж зажигает огни, мерцающие и бесчисленные, как звезды. Я стою с Аленом на мосту Искусств и, замирая от восторга, любуюсь Эйфелевой башней, которая переливается миллионом крохотных огоньков на фоне бархатного неба.
– Никогда
Облокотившись на перила моста, мы глядим на запад, и, когда Ален кладет свою руку поверх моей, я чувствую, как сильно она дрожит.
– Твоя бабушка говорила то же самое, – тихо откликается он. – Она приводила меня сюда, когда я был еще маленьким, до оккупации, и говорила, что закат над Сеной – это спектакль, поставленный персонально для нас самим Господом Богом.
Мне на глаза наворачиваются слезы, и я смахиваю их, тряхнув головой, чтобы они не мешали мне любоваться великолепным видом.
– Когда мне бывает одиноко, – продолжает Ален, – я прихожу сюда. Я подолгу стоял здесь все эти годы, представляя, что Роза теперь с Богом, освещает для меня небеса. Я и представить не мог, что все это время она была жива.
– Нам нужно попытаться еще раз ей позвонить, – спохватываюсь я. До прогулки мы уже несколько раз набирали номер Мами, но он не отвечал. Возможно, она задремала – в последнее время такое случается с ней все чаще. – Нужно же ей рассказать, что я нашла вас. Правда, она может не понять или не вспомнить – но это неважно.
– Конечно, – подхватывает Ален. – А потом я поеду с вами. Туда, на Кейп-Код.
Я удивленно поворачиваюсь к нему.
– Серьезно? Вы полетите со мной? Ален улыбается.
– Семьдесят лет у меня не было семьи, родных. Теперь я не хочу терять ни минуты. Я должен увидеть Розу.
Я тоже улыбаюсь в темноте.
Из-за горизонта пробиваются последние лучи солнца, а все небо уже усыпано звездами. Ален берет меня под руку, и мы медленно движемся обратно тем же путем, каким пришли сюда, к величественному Лувру, мягкая подсветка которого отражается в реке под нами.
– Теперь я расскажу вам о Жакобе, – тихо говорит Ален, когда мы проходим по двору Лувра, направляясь к улице Риволи.
Я гляжу на него, затаив дыхание.
Ален делает вдох и медленно, прерывистым голосом начинает рассказ:
– Я был вместе с Розой, когда они познакомились. Это случилось в начале сороковых, и, хотя Париж уже пал и немцы были в городе, жизнь оставалась довольно сносной, так что многие надеялись, что все как-нибудь обойдется. Ситуация, правда, постепенно ухудшалась, но мы и представить не могли, что нас ждет впереди.
Мы сворачиваем направо, на улицу Риволи, все еще многолюдную, хотя магазины уже закрыты. Парочки бредут сквозь темноту, держатся за руки, перешептываются, и на миг я, вздрогнув, отчетливо представляю, как Мами и Жакоб шли по этой же улице, взявшись за руки, семь десятков лет назад.
– То была любовь с первого взгляда, ничего подобного я никогда в жизни не видел, ни до, ни после, – продолжает Ален. – И не поверил бы, что такое вообще возможно, если бы это не происходило на моих глазах. Сразу сделалось ясно: каждый из них нашел вторую половину собственной души.