Забвение пахнет корицей
Шрифт:
– Не такую жизнь я думала прожить, – объясняю я, помолчав.
– Хоуп, но по-другому и не бывает. Ты ведь и сама это знаешь, а? Жизнь никогда не идет по тому плану, который мы придумываем.
Я вздыхаю. Я и не жду, что он поймет.
– Гэвин, мне тридцать шесть лет, и ничего из того, о чем я мечтала, так и не сбылось, – все же пытаюсь я объясниться. – Иной раз просыпаюсь и думаю: как я вообще сюда попала? Видишь ли, в один прекрасный день вдруг понимаешь, что ты уже не молод, уже сделал окончательный выбор и теперь поздно что-либо менять.
– Совсем
– Тебе-то откуда это знать? – Мой голос звучит резче и жестче, чем хотелось бы. – Тебе всего двадцать девять лет.
А он смеется.
– Не бывает такого волшебного возраста, в котором вдруг перед тобой закрываются все возможности, Хоуп. У тебя столько же возможностей изменить свою жизнь, что и у меня. Я только хотел сказать, что никогда и ни у кого жизнь не складывается в точности по плану, как задумывалось. Но определить, счастлив человек или нет, можно только по тому, как он держит удар.
– Ты вот счастливый. – Это звучит как обвинение. – В том смысле, что у тебя, по-моему, есть все, чего ты хочешь.
Он снова смеется.
– Хоуп, ты серьезно думаешь, что я с детства спал и видел, что буду заниматься ремонтом, и мечтал чинить текущие краны?
– Откуда я знаю, – неуверенно мямлю я. – Может, мечтал…
– Представь, нет! Я хотел быть художником. Таких чудиков, как я в детстве, наверное, не бывает – я все время просил маму водить меня в Музей изящных искусств в Бостоне и смотрел там на картины. Я все говорил ей, что уеду во Францию и стану живописцем вроде Дега или Моне. Они были у меня самыми любимыми.
– Ты хотел стать художником? – недоверчиво переспрашиваю я. Мы снова трогаемся в путь, к предполагаемому дому Жакоба Леви.
Гэвин, весело фыркнув, смотрит на меня сверху вниз.
– Я даже пытался поступить в ШМИА.
– ШМИА?
– М-да, вижу, ты не большой любитель изобразительного искусства, – подмигивает мне Гэвин. – Школа при Музее изящных искусств в Бостоне.
Он разводит руками.
– У меня были неплохие оценки, я представил портфолио, но недобрал баллов и не попал на бесплатное место. Мама не могла оплачивать учебу, а я не хотел залезать в долги и брать ссуду, за которую не расплатился бы до конца жизни. И вот он я – перед тобой.
– Значит, ты вообще не стал поступать в колледж? Гэвин смеется.
– Почему же. Я поступил в Салемский госуниверситет, на полную стипендию. На педагогический, потому что решил, что уж если не могу стать художником, то стану преподавателем рисунка и живописи.
– Ты был преподавателем живописи? – поражаюсь я. Гэвин кивает.
– Но что произошло? Почему ты перестал преподавать? – Я вовремя успеваю прикусить язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь насчет его теперешней работы.
Он хмыкает.
– Это не приносило мне радости. Другое дело – мастерить что-то своими руками, такое мне куда больше по душе. Я понял, что не могу стать художником в традиционном понимании – что греха таить, с дипломом колледжа или без него, я все равно
– Но ты же просто чинишь трубы и тому подобное, – неуверенно уточняю я.
Он снова смеется.
– Ну конечно, потому что это часть моего дела. Но еще я строю террасы и крашу дома, вставляю окна и навешиваю ставни, ремонтирую кухни. И вещи становятся красивыми, а меня это радует. Я представляю, что постепенно, по одному дому, превращаю городок в арт-объект, в единое произведение искусства.
Я смотрю на него во все глаза.
– Ты серьезно?
Он разводит руками.
– Конечно, не об этом я мечтал в детстве. Но потом понял, что никогда не чувствовал себя собой, пока не попал на Кейп. Жизнь не складывается в точности по нашим замыслам и планам, но, вероятно, в конечном итоге она все же складывается так, как нужно. Понимаешь?
Я медленно киваю.
– Думаю, что понимаю.
Он принял решение, стал искать себя и теперь счастливо живет в ладу с собой. Интересно, смогу ли и я в один прекрасный день сделать что-либо подобное. Я привыкла воспринимать жизнь как череду закрытых дверей. До этого момента мне даже в голову не приходило простое соображение: иногда всё, что нужно сделать, – это открыть их.
– Я совсем ничего про тебя не знала, – замечаю я тихо. И снова Гэвин разводит руками.
– Ты просто не спрашивала.
Я опускаю голову. Он совершенно прав.
Наконец мы добираемся до нужного дома на Бэттери-плейс. Перед нами старое здание с кирпичным фасадом, десятиэтажное или около того. По сравнению с небоскребами оно кажется пигмеем, но нечто в нем чарует меня, напоминая о чем-то знакомом и далеком. Спустя мгновение я с изумлением понимаю: дом напоминает мне о Франции.
– Вот и пришли, – улыбается мне Гэвин. – Готова?
Я молча киваю. Сердце готово выскочить из груди. Не верится, что мы можем в любую минуту увидеть перед собой того самого Жакоба.
– Готова.
Согласно данным Элиды Жакоб проживает в квартире 1004, и мы сначала набираем этот номер. Домофон не отвечает, тогда Гэвин, дернув плечом, начинает наугад набирать разные сочетания, пока наконец не раздается зуммер и не щелкает замок.
– Вуаля. – Гэвин галантно придерживает дверь, и я вхожу.
Мы попадаем в тускло освещенный подъезд, прямо перед нами узкая лестница. Я осматриваюсь.
– Без лифта? – удивляюсь я. Гэвин чешет затылок.
– Без лифта. Ну и ну. Странно.
Мы начинаем подъем, и на подступах к пятому этажу я, к своему стыду, понимаю, что запыхалась.
– Кажется, мне пора начинать делать зарядку, – констатирую я. – А то пыхчу и отдуваюсь, как будто никогда раньше по лестницам не ходила.
Гэвин – он идет позади меня – смеется.
– Ну не знаю, но вид у тебя вполне подтянутый и спортивный. Не думаю, что тебе так уж нужна зарядка.
Я оглядываюсь на него с пылающим лицом, а он только ухмыляется. Мотнув головой, я продолжаю подъем, втайне польщенная.