Забвение пахнет корицей

Хармел Кристин

Платье из легкой полупрозрачной ткани было многослойным, и Розе потребовалось больше месяца, чтобы его дошить в темноте – она трудилась в своей комнате по ночам. Когда Элен, ее сестра, спрашивала, что она там делает, Роза прятала платье под одеяло и чем-нибудь отговаривалась. Но при том, что Элен, как казалось Розе, не одобряла Жакоба, посреди чернильной тьмы она, видимо, все же радовалась тому, что хоть одна из них нашла выход из сгущавшейся вокруг них беспросветной тоски.

Роза не хотела надевать на свадьбу белое, хотя, разумеется, она была девственницей. Но белый цвет означает невинность, а в Париже в те

дни для невинности уже не осталось места.

Потому она пришла в цветном платье, все оттенки которого напоминали об утренней заре – в то время ее любимом времени суток. Молочно-голубой. Светло-розовый. Кремово-желтый. Бледно-абрикосовый. Приглушенный лавандовый. Слои ткани – казалось, их тысячи – окутывали Розу, невесомые, словно облачка.

– Ты – самое прекрасное, что я видел в своей жизни, – восхищенно сказал Жакоб, когда она вошла в комнату. И по тому, как он смотрел на нее, она знала, что это искренние слова, сказанные от всего сердца. Их глаза встретились, и в его взгляде она прочитала все, что им предстояло: жизнь где-нибудь вдали от Парижа и, конечно, дети, много детей. Они с Жакобом будут смеяться, рассказывать друг другу разные истории и вместе доживут до глубокой старости. Вся жизнь лежала перед ними, бесконечная и счастливая. И Роза позволила себе в нее поверить.

– Я люблю тебя, – прошептала она тогда Жакобу.

И теперь, плавая в глубинах моря, она вдруг поняла, что это совсем не море, а скорее тысячи слоев ее свадебного платья, в баюкающей мягкости которых она утопала. Роза видела цвета, тщательно подобранные и так красиво накладывающиеся один на другой. А потом заметила, что может видеть сквозь них, чуть-чуть, но видит. Они мягко касались ее кожи, совсем как тогда, в апрельский день, столько лет назад.

Медленно плывя сквозь слои ткани, Роза напрягла слух. И вдруг догадалась. Должно быть, она умерла наконец. Удивительно, как до нее не дошло раньше, ведь это же очевидно. Разумеется – а иначе почему она уже довольно давно слышит голос Алена. Это он звал ее домой, показывал путь сквозь странный белесый туман, туда, где ждала вся ее семья. Они, оказывается, не на небесах, а в этом непонятном, слоистом мире. Но что, если в конце концов, это и есть небеса? Откуда ей знать, вдруг облака на ощупь именно таковы? Возможно, это восход солнца. Возможно, в любой миг удивительное море осветится изнутри.

А потом Роза уже совершенно точно поняла: она в самом деле умерла, а небеса настоящие, потому что раздался голос ее любимого, и этот голос звал ее.

– Reviens 'a moi, – слышался сверху голос Жакоба. – Reviens 'a moi, mon amour! Вернись ко мне, любовь моя!

Роза хотела отозваться, ответить. Она попробовала крикнуть: «Я иду, Жакоб!» Но звуки застревали в горле.

Но затем она почувствовала, как он берет ее за руку. Она знала безошибочно, что это именно Жакоб – его прикосновение она узнала бы среди тысяч других, она не забыла его, хотя прошло почти семьдесят лет. Его рука была такой же, как всегда: теплой, сильной, родной. Рука любимого, спасшая ее тогда, много лет назад.

Роза понимала, что сейчас он тянет ее к себе, после стольких лет. Видимо, это означало, что она прощена за то, что тогда послала его на смерть. Сердце переполнилось, на глазах – она чувствовала – выступили

слезы. Случилось то, на что она смела только надеяться все эти годы.

Роза глубоко вздохнула и почувствовала, что море пахнет лавандой – тот же аромат, который она вдыхала в день свадьбы. Она дома, дома! Роза крепче сжала руку Жакоба и начала наконец-то всплывать на поверхность.

Глава 29

Анни замечает самая первая. – Мам! – шипит она, отчаянно дергая меня за руку, а я слежу за Жакобом, который, нагнувшись к Мами, шепчет ей что-то по-французски. Мы прибыли в больницу час назад, и Жакоб, не разгибаясь, сидит, склонившись над ней все это время.

– Что тебе, детка? – Я не могу оторвать глаз от его усилий, трагических и, кажется, тщетных.

– Она пошевелилась, мам! – сообщает Анни. – Мами шевелится!

В следующее мгновение я понимаю, что девочка права. С благоговейным ужасом я смотрю, как левая кисть Мами чуть изгибается и смыкается вокруг руки Жакоба. Он продолжает ей нашептывать, теперь уже более настойчиво.

– Она… – Анни не договаривает, смутившись, когда Жакоб поворачивается к ней.

– Она приходит в себя, – шепчет сидящий рядом со мной Гэвин.

Мы все видим, как бабушкины веки начинают подрагивать, а потом – невероятно – она открывает глаза. Я понимаю, что нужно бежать, позвать врача или медсестру, но не могу сдвинуться с места, словно приросла к полу.

Роза громко вздыхает, как будто долгое время задерживала дыхание, быстро обводит взглядом комнату, видит Жакоба. Глаза ее расширяются. Она неразборчиво произносит что-то странным голосом. Будто разучилась говорить и пытается вспомнить.

– Моя Роза, – говорит Жакоб. – Я нашел тебя.

Она шевелит губами и сначала не то стонет, не то кряхтит, а потом выговаривает: «Ты… здесь», хриплым, севшим, но, безусловно, уже собственным голосом. Она глядит на Жакоба, который, плача, наклоняется и нежно, едва касаясь губ, целует мою бабушку.

– Да, Роза, я здесь, – шепчет он. Они жадно смотрят друг на друга и не могут насмотреться.

– Мы… – Голос Мами то ослабевает, то снова крепнет. – Мы… на небесах?

Слова тянутся медленно, как патока, бабушка старательно выговаривает каждое.

Жакоб подавляет прерывистый вздох.

– Нет, моя любимая. Мы на Кейп-Коде.

Мами, кажется, удивлена. Но вот она обводит комнату туманным взглядом, задержав его сначала на мне, потом на Анни и Гэвине и, наконец, на своем младшем брате.

– Ален? – шепчет она.

– Да, – отвечает он бесхитростно. – Да, Роза. Это я. Мами переводит глаза на Жакоба, она ошеломлена, не может понять.

– Ален… живой? Жакоб, и ты… ты тоже живой? – шепчет она.

– Да, любовь моя, – откликается Жакоб. – Ты спасла меня.

Слезы ручьями текут по лицу Мами.

– Я не… я тебя не спасла, – шепчет она. – Зачем ты так говоришь? Я захотела, чтобы ты… вернулся туда. Я так виновата.

– Нет, – перебивает Жакоб, – ты ни в чем не виновата, Роза, родная моя. Я выжил только потому, что был уверен: мы с тобой обязательно снова встретимся. И тогда, семьдесят лет назад, ты помогала мне выжить. Я никогда не переставал искать тебя.

Мами молча слушает, не отрывая от него глаз.

– Кто-то должен сходить за врачом, – шепчет мне на ухо Гэвин.