Забыть Миссанрею
Шрифт:
— Нет. Она… погибла. Умерла. Это все, что осталось.
— Умерла? — повторила девушка.
Он только кивнул, глядя куда-то мимо нее.
— А… твои родители? Они…
Парень помотал головой:
— Не хочу об этом говорить. Не заставляй меня… вспоминать.
Он, наконец, вскинул на нее глаза. Глаза больной собаки, избитой и не понимающей, за что ее избили.
— Они… живы?
— Не знаю. Наверное. Да. Может быть… — он опять отвел взгляд. — Должны, если…
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — в какой-то момент Лейа поняла, что не верит ни
Он болезненно поморщился.
— Отдай камень. И я все расскажу. Обмен?
Лейа заколебалась. Ведь наверняка будет врать. Вон глаза как бегают. Что там произошло на самом деле? Темнит, как пить дать. Может, позвать кептене Ким? Пусть он ей выкладывает свою подноготную. Но любопытство оказалось сильнее.
— Обмен. Но сначала два вопроса. Они совсем простые. Во-первых, что это за камень?
— Цикоит. Его… привезли издалека. В подарок. Моей сестре.
— Хорошо. А второй вопрос: что это за ткань такая? — она потеребила двумя пальцами тот клочок, в который был завернут камень.
— Это не ткань. Это бумага.
— Что?
— Такой… пластик. На бумагах пишут… писали. Всякое.
— Как писали? Вставляли в печатающее устройство?
— Это уже третий вопрос. Верни камень, и я отвечу.
Любопытство одолело.
— Бери.
Едва камешек перекочевал в руки Айвена, тот судорожно сжал его в кулаке, словно хотел раздавить.
— Спасибо, — он на миг прикрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул и присел на койку рядом с Лейей. — Для меня это очень важно. У меня… нет дома. Больше нет. Я один. Совсем один, и это все, что мне напоминает о том, что когда-то все это было. Родители, сестра…
Девушка обратилась в слух.
— Моя сестра… она была мне единственным другом. Родители… знаешь, бывает, что семью создают совершенно чужие друг другу люди. Без любви, по обязанности. Просто потому, что таков закон, что каждый житель планеты обязан сочетаться браком. Если через определенное время не можешь сделать выбор, компьютер находит тебе совместимую пару. Говорят, машина не ошибается. Мои родители были тому опровержением. Нет, они не ссорились, не спорили, не конфликтовали. Они просто друг друга не замечали. Им обоим был нужен рядом человек, который и никуда не денется и в то же время не путается под ногами. Оба были поглощены своими делами. На нас, детей, рожденных тоже по тому же закону — мол, если есть семья, надо, чтобы родились дети. — они мало обращали внимания. Я был старшим и опекал сестренку, как мог. Но когда случилась катастрофа — школьный автобус столкнулся с флайером — меня рядом не было. Из груды обгорелого пластика и… костей извлекли лишь несколько огнестойких вещиц. Этот камень был в их числе. Оправа оплавилась, ее пришлось выкинуть. А камень остался.
— Он побывал в огне, — кивнула Лейа. — Вот почему он такой…странный.
— Да. Он раньше был прозрачным, как слеза. А потом… вот… — Айвен посмотрел на безделушку на ладони. — После смерти сестренки родители совсем отдалились друг от друга. Они забыли, что у них есть я. Я сказал им, что хочу поступить сюда,
— И ни разу не звонили, не слали сообщений и посылок?
— Нет.
— А…ты?
— И я… нет.
Не мог. Хотел, но не мог. Сначала — не мог себя заставить, пораженный предательством, обиженный и оскорбленный. Потом — напуганный, не желающий выдавать себя, хотя порой так хотелось дать знать отцу. Но нельзя. Он сам сделал свой выбор, сам оторвался от семьи.
По счастью, девушка поняла его по-своему.
— Почему? Они… они ведь, наверное, тоже любили тебя? По-своему…
— Нет, — он крепче стиснул камень в кулаке.
Они его не любили. Никто.
Домой в тот раз он пришел под утро. Именно пришел, пешком, хромая от натертых мозолей. Мог бы добраться быстрее, остановив машину — где-то до двух часов пополуночи их число на дорогах было достаточным для того, чтобы было, из чего выбирать. Но после того, что произошло, Ренн боялся голосовать.
Когда женщина начала его целовать, юноша в первый миг оцепенел, а потом начал лихорадочно отбиваться. Однако это лишь распалило незнакомку.
— Ну, что ты? Что ты упираешься, красавчик? — шептала она, скользя губами по его скулам и шее и торопливо шаря по торсу в поисках застежек. — Ты такой сладкий… иди ко мне. Тебе понравится, обещаю.
— Нет. Не надо, не хочу, — повторял он, раз за разом срывая с себя ее руки. — Нет.
— Да что же ты. Тебе понравится, обещаю. Или тебя такое заводит? Тогда смотри у меня…
Она сделала попытку перехватить его запястья, но Ренн оттолкнул женщину так, что она, уже почти перебравшаяся на его сидение, отлетела назад. При этом локтем она слегка задела панель управления, и машина вздрогнула, сбиваясь с трассы.
— Вот…. — выругалась женщина, перехватывая управление. — Ты что дергаешься?
— Ничего, — он вцепился в ручку двери. — Выпустите меня. Пожалуйста.
— А если нет?
Ответом ей был отчаянный взгляд исподлобья.
— Ну и катись себе.
Дверца распахнулась. Машина круто заложила вираж, и от толчка Ренна буквально вышвырнуло на обочину. Упал он неловко, ударившись локтем и бедром, взвыл от боли, перекатываясь по асфальту, и успел вскочить за миг до того, как машина на бреющем низком полете прошлась юзом, чудом не зацепив его крылом.
Габаритные огни «кьюни» растаяли в ночном небе. Кто-то из поздних прохожих рассмеялся, глядя на него. Кто-то что-то выкрикнул. Не отвечая, Ренн пошел прочь.
Ему лишь чудом удалось выбраться на одну из центральных улиц города, где в прежние годы случалось бывать. Отсюда он направился домой. Пешком, решительно отвергая предложения подвезти. Если над головой слышался рев моторов, невольно втягивал голову в плечи и шарахался в сторону. Ему все казалось, что та женщина вернулась. Встречаться с нею не хотелось.
Было почти четыре часа утра, когда он, наконец, тихо приложил палец к сканеру, отворяющему входную дверь. Бочком прокрался внутрь — и почти налетел на отца.