Забыть Миссанрею
Шрифт:
Тот не спал, ожидая сына в передней сидя на складном стуле. На его изумленный возглас тут же из своих комнат выскочили мать и сестра.
Скандал был нешуточный.
— Где ты шлялся, щенок? — орала мать, с чувством охаживая его по щекам. — Где тебя носило, дыдлу тупоголовую? Недоносок. Позорище. Развратник. С кем ты был? Ты выпил? Где вы пили? Сколько вас было? Как ты вообще посмел? Предупредить не мог? Ты ведь не ребенок, должен понимать. Ты соображаешь своей тупой башкой, как ты нас напугал? Ненавижу. — и снова и снова лупила его наотмашь, вымещая страх и гнев, не давая
— Как ты мог. Как мог так с нами обойтись. Мы для тебя никто. Тварь. Змей подколодный. Вот вырастила… А все ты виноват, — досталось отцу, — это все твое мужское воспитание. Вот, довоспитывался. «Мальчику надо предоставить немного свободы… Ребенку надо дать почувствовать себя мужчиной.» — передразнила она. — Полюбуйся теперь на своего мужчину. Тоже мне, альфа-самец нашелся. Пошел вон. Глаза бы мои на тебя не глядели.
Волоча ноги, Ренн кое-как доплелся до своей кровати, рухнул, не раздеваясь, лицом вниз. Дверь в комнатку осталась неплотно прикрытой, и он мог слушать, как мать кричит на отца. Тот пытался возражать, защищая сына, но это привело лишь к тому, что снова послышался звук пощечины. Если бы не сестра, которая решительно вклинилась в ссору и заявила, что немедленно уйдет из дома, если ей не дадут доспать хотя бы последние три часа, мать бы скандалила еще дольше. А так она лишь обругала мужа напоследок и ушла к себе, хлопнув дверью.
Отец потом пришел к сыну, тихо присел на край кровати, робко погладил по плечу.
— С тобой что-то случилось, сынок?
— Да, — помолчав, выдавил Ренн.
— Что-то плохое?
— Да.
— Расскажешь?
Он вздохнул:
— Нет. Прости. Не сейчас. Не хочу об этом говорить. Потом. Я устал.
— Ладно, — отец снова неловко погладил сына по плечу, — тогда поспи. Принести тебе молока на ночь?
Он уже шагнул к двери, когда его остановила протянутая рука.
— Пап, — собственный голос казался чужим, — почему все так происходит? Почему она так со мной? Ведь я…Я ничего не сделал. Зачем она так? По какому праву?
Отец остановился. Как-то странно посмотрел на сына.
— По праву… по праву того, что они — женщины. Без них не была бы возможна жизнь. Женщина — это воплощение силы, мудрости. Это основа. Это стабильность. Это гарантия порядка. Без женщин наш мир погрузился бы в хаос, и ты это знаешь не хуже моего. Так испокон веков было на нашей планете и так будет всегда. Этого не изменить.
— Знаю. Мы сдавали обществоведение. Но все равно, почему?
— Так всегда было. С давних времен. Спи давай. Ты устал. Надо отдохнуть. Завтра будет новый день.
Ренн с трудом стащил ботинки. Пятки болели и горели огнем. Избавляться от верхней одежды было выше его сил. Он только расстегнул безрукавку и блузу.
— Пап, — шепнул он и не удивился, когда тут же послышался ответный шепот. Отец не ушел к себе, наверное, чувствуя, что в душе сына еще не остыл гнев. — Пап, тебе было больно? Ну, когда мама тебя…
— Хм… немножко.
— А мне — очень. Очень больно.
— Я знаю. Но мама… она имела на это право. Она так из-за тебя перенервничала. Ты постарайся больше так нас не пугать,
Он кивнул.
А утром не пошел на работу — натертые и сбитые в кровь ноги распухли и болели так, что Ренну с трудом удалось доковылять до уборной. Мать ушла на работу с рассветом, все еще не остыв от ночного гнева. Сестра задержалась, смерила его взглядом, проворчала под нос: «Хорош.» — и только после этого выскользнула за дверь.
Позвонив на работу и предупредив, что один день отлежится, Ренн растянулся на диване. Отец принес ему примочки для ног и принялся хлопотать у плиты.
Наверное, Ренн задремал, потому что трель сенсора: «К вам гость. К вам гость.» — прозвучала смутно. Он даже не пошевелился.
Несколько минут спустя в комнату заглянул отец.
— Ренн, — голос его звучал взволнованно. — Ренн, ты спишь? Сынок?
— Нет, — он приподнялся на локте. — Что случилось?
— Тут, — отец выглядел сбитым с толку, — к тебе пришли… Ты… хоть немного приведи себя в порядок. Все-таки женщина.
Ренн сел на диване. Недоброе предчувствие кольнуло в сердце. Женщина. Не может быть.
Предчувствие переросло в уверенность, когда на пороге возникла та самая клиентка с огромным букетом ярко-палевых адистов*. Она улыбалась и выглядела… наверное, роскошно и сногсшибательно, но Ренн смотрел на нее чуть ли не с ужасом.
— Привет, малыш, — как ни в чем не бывало, сказала она, проходя в комнату. — Помнишь меня?
Он вжался в спинку дивана, молча кивнул.
— И я тебя… забыть не могу. Ты… удивительный. Не такой, как… как остальные. Твой отец сказал, что ты болен. Что случилось? Ты простыл или…
Ренн невольно бросил взгляд на прикрытые пледом ноги и тем себя выдал.
— Ах, — гостья несколько небрежно сунула его отцу букет, вынудив того уйти в поисках вазы. Миг — и она сидит на диване. Еще миг — плед откинут в сторону, а она завладела босой ступней Ренна, рассматривая мозоли и стертую кожу.
— Бедненький. Больно?
— Н-нет, — он попытался вытянуть ногу из чужих рук. — Я… уже все прошло. Просто… я устал… Мне… вы тут ни при чем.
— Милый мальчик, — женщина легонько погладила его стопу, провела маникюром по пальцам, пощекотав снизу и только после этого осторожно, как ценную вещь, положила его ногу под плед. — Ты так мило краснеешь… Это я виновата. Выкинула тебя из машины… Но и ты тоже повел себя не совсем хорошо. Мы же только целовались. И мне казалось, тебе понравилось.
Она придвинулась ближе. Ренн готов был слиться с диванной обивкой.
— Ну, не упрямься, малыш. — холеная рука коснулась его щеки, скользнула к подбородку, ухватив его цепкими ноготками. — Ты такой милый… даже когда злишься. И целуешься просто божественно. Твои губы…
При свете дня она оказалась старше, чем была. Лет, наверное, тридцати или даже больше. Высокая, плотная, слегка склонная к полноте. Коротко остриженные волосы уложены волнами с нарочитой небрежностью. Глаза подведены, но на скулах ни следа пудры или румян. В светлых глазах плавали льдинки. От нее веяло силой и властью. Той силой, которая гнет, но не ломает, и которой так приятно подчиняться…