Забыть Миссанрею

Романова Галина Львовна

— Там для тебя ничего интересного нет. — говорила она.

Нет так нет. Ему пока хватало и такого пространства, тем более что ему разрешили читать и даже пользоваться игровой приставкой.

В тот день он, встретив жену и убедившись, что она пришла не одна, собрался было уйти в свою комнату, но одна из ее спутниц внезапно схватила его за руку.

— Оория, ты что? Взяла себе мальчика? — воскликнула она, поворачивая Ренна то одним боком, то другим. — Какой хорошенький. Просто картинка. Какие глаза. Какие губы.

— Хорошенький-то он хороший,

но не послушный, — отрезала жена. — Я тебе что сказала, Ренн? Уходи к себе.

— Нет, пусть останется, — гостья притянула юношу к себе, обнимая за талию. — Я хочу, чтобы он нас развлек…

— Илоса, неужели тебе мало нас?

— Но я так хочу… тебе что, жалко? Думаю, его хватит на всех… Что скажешь, Оленна?

Третья женщина кивнула и окинула Ренна таким взглядом, что ему стало жарко.

— Сойдет…

— И Оория, неужели ты откажешь нам? Мы же твои подруги.

— Ладно, — согласилась та. — Но Ренн ничему не обучен. Он совсем еще наивный и…

— И это еще лучше. — взвизгнула та, которую назвали Илосой. — Обожаю учить мужчин. Мои три мужа могут подтвердить. Жаль, что закон запрещает официальное многомужество. Приходится содержать их отдельно и навещать по очереди. Жутко неудобно.

Она скинула туфли и босиком направилась вглубь дома, небрежно бросив через плечо:

— Ну, малыш, что встал? Топай за нами.

Он сделал шаг и тут же получил тычок в бок от жены.

— Смотри, без глупостей, — прошептала она. — А то знаю я тебя. Опозоришь — пеняй на себя…

Они вошли в одну из тех комнат, куда ему прежде запрещалось заходить. Мебели здесь почти не было, если не считать музыкального центра, нескольких полочек и широкого низкого ложа в середине. Небольшие щели в стенах намекали на наличие встроенных шкафов. Пол устилал густой ковер, стены там, где не было шкафов, были украшены росписями и картинами такого содержания, что Ренн оцепенел. В разных позах там соединялись мужчины, женщины, а порой животные и даже растения.

Все три женщины разулись еще в коридоре и прошли по ковру босиком. Оория сразу направилась ко встроенным шкафам, открыла бар и налила всем вина, Оленна стала по-хозяйски рыться на полочках. Илоса задержалась, игриво шлепнув Ренна по ягодицам:

— Ну, что же ты застыл? Проходи. Раздевайся.

Он бросил взгляд на жену. Оория почувствовала его взгляд, обернулась и сурово кивнула. Ренн стал послушно стаскивать одежду.

— Догола. Догола, — подначивала его Илоса. Потом она всплеснула руками: — Нет, Оория, тебя мало оштрафовать. Прятать от нас такое тело. Ну, малыш, не стесняйся и не вздумай закрываться руками. Дай на тебя посмотреть, — она взяла его за запястья. — Оория, где у тебя наручники? Давай его свяжем.

— Нет, — невольно содрогнулся Ренн, вспомнив брачную ночь.

— Ты смотри-ка, — теперь и Оленна подошла ближе. — Ему не нравится.

— Это еще интереснее, — Илоса чуть не приплясывала на месте. — Оория, наручники. Мы здорово повеселимся.

— Нет. — закричал Ренн, вырываясь. Кинулся к дверям, но женщины набросились на него, повалили

на ковер. Он почувствовал, как его запястья стягивают пластиковые браслеты. Другая пара сомкнулась на щиколотках…

Что было дальше, он бы предпочел никогда не вспоминать. Три женщины по очереди то насиловали его, то откровенно издевались. Особенно неистовствовала Илоса, которая сразу вооружилась плеткой и то и дело пускала ее в ход. Отпущенный наконец наутро тремя ненасытными фуриями, он еле дополз до своей каморки, упал на кровать лицом вниз и наотрез отказался выходить, есть и пить. Жена пробовала с ним разговаривать — то ласково, то с угрозами — он молчал, уйдя в себя. В нем ничто не шевельнулось, даже когда она пригрозила выкинуть его на улицу. Отчаянно хотелось умереть.

Рассказ затянулся. Отряд до того увлекся тем странным, чуждым миром, который им приоткрылся, что они чуть было не пропустили сигнал к ужину. Но даже когда он прозвучал в третий раз, никто и ухом не повел. Затаив дыхание, все смотрели в рот рассказчику, который ссутулился на краю своей койки, сцепив кулаки, и повествовал тихим монотонным голосом, от которого всех еще сильнее пробивала дрожь.

— Сынок.

Ренн вздрогнул, когда рука отца коснулась его волос. Он настолько не ожидал встретить его здесь, что не поверил своим ушам. Как он вообще смог сюда проникнуть? Кто пустил отца в квартиру?

— Папа? — он приподнялся на локте, не веря своим глазам.

— Сынок.

Они обнялись.

Отец за те несколько недель, что они не виделись, постарел и словно стал меньше, усох. В уголках глаз появились морщинки, на висках стало больше седых волос. Судя по блестящим глазам, он недавно плакал.

— Как ты здесь оказался, папа?

— Она… твоя жена попросила, чтобы я с тобой поговорил… объяснил, что к чему. Она беспокоится за тебя.

Понятно. Ренн отстранился. Все против него. Если бы не боль в спине…

По счастью, отец понял его состояние и притянул сына к себе.

— Ох, сынок-сынок… что же с тобой такое? — прошептал он, обнимая Ренна одной рукой, а другой гладя его по волосам.

— Папа, я… не могу…не могу так жить.

Горло перехватило. Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы не расплакаться, как маленькому.

— Я не выдержу…

— Мальчик мой…

— Эта жизнь не для меня. Я так не хочу. Скажи ей, пусть она меня отпустит. Пожалуйста.

— Это невозможно, сынок. Ты принадлежишь ей…Тысячи, миллионы мужчин живут именно так. Я сам живу точно так же.

— Я так не хочу.

— Тс-с… — отец встряхнул сына за плечи, воровато оглянулся на дверь, словно снаружи кто-то подслушивал. — Помолчи. Меня привезли, чтобы я поговорил с тобой… объяснил, в чем дело… Рассказал про нашу жизнь, про наш мир… Молчи. Не перебивай. Это важно. Я никогда не думал, что буду говорить с тобой об этом… я сам не думал, что мне придется об этом говорить… что хотя бы с кем-то мне придется… понимаешь?

Ренн молча помотал головой.

— Наша жизнь… ты когда-нибудь думал, почему она такая?