Забытая история
Шрифт:
Она приоткрыла глаза. Я почувствовал, что ее тело уже не напряжено. Она нежно обняла меня:
– Я знаю, - Гели улыбнулась мне. – Не отпускай меня…
Я лег на спину, и прижал ее к своей груди:
– А ну ее к черту, эту работу! Я останусь с тобой.
– Спасибо, - она снова улыбнулась мне…
Даже когда мне стало немного легче, Гоффман все равно проводил со мной много времени. Его поддержка была неоценима. Иногда мне нужно было выговориться, и Гоффман мог выслушать меня. Он не перебивал, не давал советов, за что я был ему очень благодарен.
–
– Я не забуду ее, Гоффман. Теперь мое сердце окаменело, - я и не мог представить, что полюблю кого-то еще. Для меня это означало бы предать Гели. – На самом деле женщина… она намного важнее для мужчины, чем это принято признавать. Я не говорю о желании обладать женщиной, без этого можно жить. Да и найти женщину только для этого – давно не проблема. Мне нужна именно Гели. Мне так не хватает ее заботы. Неуловимой, не заметной с первого взгляда, и настолько важной для меня. Когда рядом с тобой любимый человек – каждый миг прекрасен. Я понял это слишком поздно. Самый большой пробел, зияющая пустота – я ощущаю ее, когда я прихожу домой, неважно, днем или вечером. Тогда я остаюсь наедине с собой. Я совсем один, хотя вокруг так много людей. Сестры поддерживают меня, как могут. Но им не заменить мне Гели…
Я закрыл глаза. Моя девочка как будто была рядом. Хотелось дотронуться до ее маленькой ручки, провести рукой по ее волосам, почувствовать, как бьется ее сердце…
– Гоффман, оставь меня одного.
Гоффман молча вышел. Наверное, решил, что его слова задели меня.
Чуть позже приехал Гиммлер. В этот раз он казался растерянным, даже испуганным. Не снимая плаща, он вошел в кабинет.
– Мы ведь все еще друзья? – спросил он у меня. Я кивнул: к чему этот вопрос?
– Так ты не видел? – он протянул мне газету, которую держал в руках.
«Самоубийство Ангелики Раубал. Самоубийство ли?» - гласил заголовок.
Я прочитал статью несколько раз. В газете говорилось, что перед смертью Гели была жестоко избита. И что, возможно, в ее смерти виноват Гиммлер: она мешала нам прийти к власти, и мой помощник решил устранить помеху.
Я был поражен тем, как подробно описывались повреждения. «Но ведь вскрытия не было?» - удивился я. Обыкновенная журналистская выдумка! Но зачем они играют на моих чувствах?
– Продажные люди! – я бросил газету на пол. – Я знаю, что ты никогда бы не сделал этого.
Гиммлер кивнул.
– Спасибо за доверие, - он помедлил.
– Хорошо, что им мало кто верит. Я бы никогда не поступил так с девушкой, тем более с Гели. Она была моим другом…
– Да, я знаю, - я помедлил: «спрашивать или нет?» - Гиммлер, что там насчет избиения? Выдумка?
– Увы, нет, - на секунду он замолчал, но секунда показалась мне вечностью. – Конечно не так, как описано в газете. Похоже, что Гели сопротивлялась, а убийца играл с ней в кошки – мышки. У нее сломаны два ребра и рука, разбит висок. Губы были искусаны в кровь: признак мучительной смерти, - он помедлил.
–
– Нет, я должен знать, - я поднял газету и еще раз прочитал статью. – Они пишут, что рыба гниет с головы. Не знаю как рыба, а они сгниют сразу. Их смерть будет мучительна…
– Странно, что соседи ничего не слышали, - заметил Гиммлер.
– Она наверняка кричала, звала на помощь…
А я и не подумал об этом!
– Может, их запугали? Или подкупили, – предположил я.
– Не знаю, - Гиммлер пожал плечами. – Элен тоже три раза меняла показания. Хотя уж ей-то чего бояться…
– Как раз ей и нужно бояться, - я рассказал Гиммлеру о дневнике. Ему я мог говорить все: он не предаст, не выдаст, не погонится за деньгами.
– И что делать будешь? – спросил он у меня, выслушав все.
– А у меня разве есть выбор? – конечно, я отправил Элен подальше от меня. И в то же время продолжал следить за ней: иначе рыбка могла сорваться с крючка.
– Вот гады, - зло сказал Гиммлер. – Они подстроили и продумали все. Подослали эту Элен…
– Мария тоже хороша: так быстро с ней сошлись. Я и поверил: всегда думал, что Мария разбирается в людях. Гели она не любила только из зависти. Она всегда говорила мне, что Ангелика замечательный человек, и была права. А вот в Элен она так жестоко ошиблась. Ее я тоже уволю, пожалуй. Чтобы не вспоминать…
– Это самое верное решение…
– Мучительная смерть, - я вернулся к статье. – Ангелика не переносила даже самой слабой боли. Чуть что – и у нее на глазах уже блестели слезы. От малейшей ссадины, малейшего ушиба. Что же она пережила… - произнес я, глядя в окно. – Она ведь была такой нежной, такой беззащитной. И именно ее…
– Мы отомстим, - перебил меня Гиммлер. – Адское пламя покажется этим гадам райскими садами…
– Я на вас надеюсь, - ответил я. – Сделай это, даже если я не доживу…
– Вольф, ты должен жить.
– Должен. Но не хочу. Я любил ее, понимаешь! У меня отобрали последнее! Для чего мне жить?
– Сейчас только один человек мог бы успокоить меня. И этим человеком была Гели. – И все же, почему вы не сказали мне раньше?
– О чем?
– О том, что сделали с ней. Гиммлер, я хочу видеть протокол вскрытия!
– Не думаю, что это хорошая идея, - ответил Гиммлер.
– Что еще? – неужели есть еще что-то, что они скрыли от меня?
– Ничего, просто не нужно, - хотел обмануть меня Гиммлер, но я слишком долго знал его.
– Гиммлер, говори, раз уж начал. Я должен знать все. Что еще? Угрозы? Ножевые раны? – я секунду помедлил. – Изнасилование? – последнее было худшим, что я мог предположить.
– Хуже, Вольф. При вскрытии врач увидела… я не знаю, почему ты не знал, - Гиммлер не мог подобрать слов. – Вольф, она была беременна.
Земля как будто ушла у меня из под ног: мы так долго ждали этого! И вдруг я узнаю…
«Один шанс из миллиона» - прозвучали у меня в голове слова Гели. Тогда они казались приговором, но природа дала нам этот шанс. А я не уберег их. Не уберег!