Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Ленель-Лавастин Александра

Дипломатов отправляли в отставку довольно редко. Причины, вызвавшие отставку Чорана, остаются неизвестными, поскольку текст рапорта от 2 мая за подписью посла в архивах румынского МИДа не обнаружен. Можно сформулировать по этому поводу две гипотезы, которые, впрочем, друг другу не противоречат. Первая заключается в том, что Чоран, скорее всего, неудовлетворительно справлялся с должностными обязанностями. Его и в самом деле трудно представить в качестве дисциплинированного мелкого чиновника одной из посольских служб. Кроме того, судя по совершенно необычным злобе и упорстве, которые выказал «мрачный» Д. Хиотт, добиваясь его отставки, холерический темперамент и перепады настроения Чорана совершенно не способствовали установлению его нормальных отношений с руководством. Ведь Чоран еще в 1937 г., после опыта преподавания философии в Брашове поклялся никогда больше не работать «даже и пяти минут!» [759] . Вторая гипотеза заключалась в том, что отставка Чорана была вызвана его легионерским прошлым. Философ обратил на себя внимание в конце 1940 г., воспев хвалу «духовному портрету Капитана», тем более в радиовыступлении. Вполне возможно, что он попал под административную чистку. Истина, по всей вероятности, заключена где-то посредине. Можно предположить, что жалобы посла по поводу «бесполезности» Чорана и отсутствия у него дисциплины совпали с желанием кондукатора произвести чистку аппарата, имевшую место в течение нескольких недель, которые последовали за легионерским мятежом.

759

Cioran E. Les continents de l’insomnie. P. 106.

Не проясняют ситуацию и три письма, отосланных Чораном в эти трудные

месяцы его прежнему покровителю профессору Альфонсу Дюпрону (которого к тому времени сменил на посту главы Французского института Жан Мутон) [760] . Несомненно, Чоран чувствовал, что над его головой собирается буря и хотел заранее подготовить позиции для отступления. Первое письмо Дюпрону, отправленное из Виши и датированное 19 апреля, очевидно, представляет собой ответ на предшествующее послание историка. Чоран пользуется случаем, чтобы принести повинную, причем с несколько подозрительными поспешностью и настойчивостью: «В будущем я постараюсь заслужить дружбу, которой Вы меня дарите столь великодушно, тем более что без Вашего снисхождения к моим интеллектуальным колебаниям вся моя жизнь приняла бы совершенно иной, несомненно плачевный оборот». После этого прозрачного намека на свои политические пристрастия Чоран на своем неблестящем французском языке вновь благодарит профессора за предоставление стипендии в 1937 г. и отмечает, насколько пребывание во Франции способствовало происшедшей в нем метаморфозе. «Теперь, когда я пересматриваю все, в чем прежде ошибался, во что верил, мне кажется, что пребывание в Париже стало судьбоносным поворотом, подвело итоги моего прежнего опыта и сыграло ключевую роль в происшедших со мной переменах». Самое меньшее, что можно сказать по поводу означенного судьбоносного поворота, — это то, что осень 1940 г., проведенная Чораном в Бухаресте, совершенно не указывала на его наличие... Чоран пишет далее о «миссии», новостей относительно которой он будет ждать из Бухареста, и подчеркивает важность их получения до 1 апреля. Вероятно, это намеренно сделанный прозрачный намек на имеющиеся у него разногласия с руководством, способ, не вдаваясь в подробности, информировать Дюпрона, что ситуация становится неуправляемой. «Видимо, все-таки она (миссия. — Авт.) еще продлится, — продолжает Чоран, — надеюсь, так долго, как только это возможно». Наконец мы узнаем, что философ надеется получить пропуск в Париж «незамедлительно».

760

Возможность ознакомления с рукописями писем Чорана А. Дюпрону от 19 и 23 апреля и 11 мая 1941 г., которые хранятся в Фонде Чорана, разместившемся в Литературной библиотеке им. Жака Дусе, была предоставлена автору на основании любезного разрешения директора Фонда г-на И. Пейре и обладателя личного неимущественного права на произведения Эмила Чорана г-на Янника Гиллу.

Следующее послание датировано 23 апреля: пропуска все нет, что неудивительно, учитывая, что посол уже практически не испытывает к Чорану доверия. Однако на этом этапе недавно назначенный культурный советник, кажется, еще не подозревает об участи, уготованной ему начальством. В отличие от Ионеско, Чоран вовсе не считает Виши болотом; напротив, «в этом динамичном Виши» он в общем счастлив и распространяется о своей «элегической жизни на берегах Алье, не лишенной известного очарования». И вот наконец философ, теперь уже тридцатилетний, становится обладателем пропуска в Париж — об этом говорится в первых строках его письма А. Дюпрону от 11 июня, также отправленного из Виши. Однако тон письма кардинально изменился. В этом тоже нет ничего удивительного — по свидетельству дипломатических документов, несколько дней назад Чоран узнал, что впал в немилость. Поэтому совершенно не случайно он вновь адресуется к своему покровителю и сообщает ему новость: он вернулся из Парижа. И ловко вставляет: «Я мечтаю лишь о том, чтобы туда вернуться — теперь, когда моя дипломатическая карьера завершена». «Мои дорогие соотечественники — и те, кто находится там, и здешние — многое для этого сделали», — добавляет он довольно спокойно, хотя и не без некоторой горечи. Однако он к этому был готов: «Уже месяц назад посол запретил мне любые перемещения по Франции, из опасения, что высказываемые мною идеи способны нанести урон престижу дипломатического представительства — и его доходам... Я надеюсь вскоре уехать в Париж и поселиться там. Я устал от посредственности этих людей, близость которых заставляла меня усомниться в перспективе, ожидающей мою страну». На какие идеи намекает в данном случае Чоран — легионерские, нигилистские, нелепые? Мы этого так и не узнаем. Во всяком случае, на основании этого пассажа можно сделать вывод о вероятности достаточно острых личных конфликтов с коллегами.

ТРЕБНИК ПОБЕЖДЕННОГО: ЧОРАН В ГОДЫ ОККУПАЦИИ

Ясно одно: Чоран, как и предполагалось, поселился в Париже, где, как нам уже известно, он и пребывает в октябре 1941 г. — об этом опять свидетельствует сигнал СОС, вновь поданный им его вечному благодетелю. Дюпрон в то время находится в Монпелье, и Чоран в своем послании ему объясняет, что у него хватило бы денег продержаться еще несколько месяцев (несомненно, жалованье за май, присвоенное к великому сожалению поверенного в делах...), однако теперь ближайшее будущее не вызывает у него абсолютно никакого беспокойства благодаря последней открытке великодушного профессора. Почти сконфуженно Чоран признается, что обратиться за помощью его заставила «боязнь фатального потом (подчеркнуто им. — Авт.), которое парализует его дух». Чоран — уже вечный студент; однако ему удается быть убедительным и продлить срок стипендии до конца 1944 г.

Перефразируя Андре Бретона, можно сказать, что Дюпрон явился тем прохожим — а может быть, и проходчиком, — который сыграл серьезную роль в истории франко-румынских культурных отношений. В частности, именно к нему обратился в 1937 г. Элиаде с просьбой перечитать статью Раффаэле Петтацони для первого номера редактируемого им журнала «Залмоксис» [761] . Более того, Дюпрон даже выказывал беспокойство по поводу участи его румынских протеже в Париже после Освобождения, поскольку до конца августа 1944 г. Румыния продолжала участвовать в войне на стороне фашистской Германии. Подтверждение можно обнаружить в одном из досье Фонда Чорана при Литературной библиотеке им. Жака Дусе. Там хранится отдельный листок без даты и подписи, на котором от руки написано: «Выяснить, что теперь с румынскими студентами, проживающими в Париже в связи с прохождением обучения. Не арестованы ли они? В подобном случае Дюпрон, бывший директор Института Французских исследований в Румынии, ручается за двух из них: Александра Шабера (проживающего по адресу ул. Эколь де медсин, 4) и Эмила Чорана (проживающего по адресу Отель Расин, улица Расина, V округ)». Испытывал ли Чоран по-настоящему благодарность к Дюпрону? Он всегда вспоминал, что «Дюпрон оказал ему огромную помощь». Во всем остальном французский историк привлекал его в значительно меньшей мере, чем Людвиг Клагес. Чоран рассказывал, что служил ассистентом Дюпрона в Сорбонне, где получил место по возвращении из Румынии. Он сознается, что ходил туда в течение года из благодарности, но «это была смертная пытка: он был неглуп, но не обладал темпераментом и был неинтересным. Через год я себе сказал: «Довольно! Я его уже отблагодарил» [762] .

761

Напомним, что первый номер этого журнала — «Залмоксис. Журнал религиозных исследований» — вышел в 1938 г. в Париже в ориенталистском издательстве П. Гётнера. Кроме того, Элиаде несколько раз упоминает А. Дюпрона в «Отрывках из одного дневника» — 28 сентября 1946 г., в сентябре 1975 г. и 13—14 февраля 1976 г. В исследовании, посвященном биографии французского историка, Д. Жюлиа высказывает предположение, что, вполне возможно, глубокая связь с Юнгом в творчестве Дюпрона возникла именно благодаря Элиаде. См.: Julia D. L’historien et le pouvoir des cl'es // Le D'ebat. № 99. Mars — avril 1998. P. 39. Данное исследование — часть большой подборки, посвященной историку. Она называется «Присутствие Альфонса Дюпрона» (с. 34-92).

762

Чоран Э. Беседа с Б. Богавак ле Конт (первоначально опубликована в журнале Knjizara (Belgrade). 1992. Entretiens. P. 278.

Тем не менее именно благодаря скучному Альфонсу Дюпрону Чоран жил в оккупированном Париже как молодой рантье. Об этом периоде мало известно, за исключением того, что румынский философ, как обычно, вел существование маргинала. Он перестал сотрудничать и с румынскими печатными изданиями, за исключением одного эссе, носившего многозначительное название «Никого нет» [763] .

Эссе лишено какой бы то ни было политической окраски. Очень трудно составить себе точное представление об умонастроениях Чорана и об эволюции его политических представлений в течение всего этого периода безвестности. Общий результат, полученный на основании имеющихся в нашем распоряжении данных носит противоречивый характер.

763

Cioran E. Il n’y a personne // Seara (Bucarest), 13—14 июля 1943. P. 2.

Чоранова ностальгия в «Комедии»

Румыния явно от него отдаляется. Как сам Чоран сообщает Альфонсу Дюпрону в июне 1941 г., он отказался от грандиозных прожектов национальной революции, столь длинно изложенных в «Преображении» в 1936 г. Уж слишком его соотечественники посредственны. Румыния все еще присутствует в «Требнике побежденных», составленном в отеле Расина в 1940—1944 годах, но уже рисуется полутонами. Сочетание ненависти (к прошлому и традиции) и экзальтации (в отношении собственного будущего) сменяется единым чувством — смирением. Чорановская Румыния отныне — «горестная родина», «родная пустыня» [764] . Но главное — она вызывает глубокое разочарование. Потомки даков кажутся ему теперь расой побежденных, своих сограждан он отныне видит не идеалами для подражания, а пастухами. Мечта о национальном коллективизме погибла, и философ пытается забыть о своей горечи в парижских предместьях. Он, по всей вероятности, считает, что его народ оказали недостойным его амбиций. Реформа государства, чувство власти, руководство молодежью, строительство Judenrein (свободной от евреев) Румынии — легионерской страны с мужественными добродетелями? «Придумывать ей призвания, которые она тут же опровергнет? Больше не могу. Ее существование оскорбляет все, что поднимается над разочарованием», — пишет он в «Требнике». Потерпевший поражение Чоран решает жить отныне как «потерявший корни, но нашедший отраду в долинах с лучшей почвой» [765] . Тем не менее разрыв Чорана с родиной не следует абсолютизировать, поскольку сам он сознавался впоследствии, что в это время решил... углубить свое знание румынского языка. С этой целью он посещал православную церковь, где буквально глотал все книги, попадавшиеся ему под руку [766] . Напомним также, что в годы оккупации Чоран продолжал писать на румынском языке. При этом он отказывался от заказных работ — в частности, таковую ему предлагала некая мадемуазель Манеску, сотрудница дипломатического представительства Румынии в Виши, откуда Чоран был изгнан несколько месяцев назад. Инициатива по предложению этой работы исходила от Леонтина Константинеску, коллеги Элиаде по посольству в Португалии. Речь шла о предложении оплатить «эссе против (дальше неразборчиво. — Авт.)» — так Чоран коротко объяснил Элиаде в открытке от 8 марта 1942 г. «Я отказался по разным причинам», — писал он. Поскольку предмет заказа разобрать невозможно, мы не в силах удовлетворить наше любопытство на сей счет.

764

Cioran E. Br'eviaire des vaincus, op. cit. P. 50.

765

Ibid. Р. 51.

766

Ibid. Р. 52.

Судя по последующим рассказам Чорана, в оккупированной французской столице он посещал литературные кафе и салоны. Какие — неизвестно. В еженедельнике «Комедиа» от 4 сентября 1943 г. он все же решает опубликовать (под псевдонимом «Эммануил Чоран»!) статью под названием «„Dor“, или Ностальгия». «Dor» — непереводимое румынское слово, род горестной меланхолии, той самой, которой проникнут «Требник». Еженедельник «Комедиа» относился к числу коллаборационистских средств массовой информации. Тем не менее по отношению к оккупантам он занимает двойственную позицию. До 1937 г. это было ежедневное издание, посвященное театральным постановкам. Перестав выходить с указанного года, оно было затем возобновлено в июне 1941 г. с согласия и под непосредственным контролем Немецкого института при посольстве Рейха с целью способствовать развитию франко-германского сотрудничества в области культуры. Разрешение на возобновление издания было получено благодаря ряду компромиссов, например публикации на его страницах многочисленных прогерманских статей. Но литературная страничка еженедельника, напротив, осталась политически не ангажированной. Ряд писателей, в том числе Франсуа Мориак, всегда решительно отказывались от всякого сотрудничества с этим изданием. Тем не менее двойственность позиции редакции позволила ей привлечь таких известных авторов, как Жан Полан, Жан-Поль Сартр. «Комедиа» даже стала главным местом публикаций авторов издательства «Галлимар», не занимавшихся сотрудничеством с немцами в области идеологии [767] . Публиковаться в «Комедиа» — значило обозначить свои определенные политические пристрастия. Тем не менее этот еженедельник был в тот момент далеко не самым компрометирующим в списке коллаборационистов от литературы, не таким, например, как «Же сюи парту» и «Ла Жерб».

767

О журнале «Комедиа» и его двойственности см., в частности, страницы, посвященные им Г. Сапиро в работе «Война писателей (1940—1953) (Sapiro G. La Guerre des 'ecrivains (1940—1953). P., 1999. P. 32-43).

Итак, чему же посвящена статья названного Эмманюэля, под которую отведена целая полоса и которой предшествует подзаголовок редакции «Тайны румынской души»? Чоран избрал тему, весьма близкую к проблемам национальной психологии. Он размышляет, насколько важнейшие слова того или иного языка передают глубинные чувства говорящего на нем народа. Так, он говорит об отрицательной энергии румынского «Dor», «всплывшего из темных глубин крови, словно грусть земли». Точно так же «„Sehnsucht“ исчерпывающе выражает основные конфликты немецкой души. Не существует пути для устранения противоречия между немецким «Heimat» (отечество) и бесконечностью. Это — и иметь корни и одновременно быть их лишенным; это — невозможность компромисса между родным очагом и чужими далями». Германия в это время командует Европой, и читатели «Комедиа», несомненно, поразмыслят над заключительной фразой этого абзаца: «Быть может, империализм по своей внутренней сущности и является политическим выражением Sehnsucht?» Чоран завершает статью следующим двусмысленным предложением: «Запад переживает горе от ума; юго-восток Европы — горе от души. В обоих случаях все идет плохо — каждый слишком далеко зашел в этом одностороннем движении. Одни растратили душу, у других ее слишком много. Мы все в равной степени отдалились от самих себя» [768] . Эти слова двусмысленны: непонятно, скрывается ли за ними завуалированная критика в адрес Германии, или, напротив, автор дает понять, что задача восстановления равновесия между восточным избытком души и западным избытком ума по плечу именно Великому Рейху.

768

Emmanuel (Emil) Cioran. Le Dor ou la nostalgie // Comoedia. 4.9.1943.

Осторожная позиция Чорана вполне соответствует тому, что о нем рассказывает Мирча Элиаде в своем португальском «Дневнике» под 22 сентября 1942 г. Новости о Чоране Элиаде узнает от Пики Погоняну, лица, близкого к королю Михаю, приехавшего в Лиссабон после двухмесячного пребывания в Париже. Погоняну сообщает, что Чоран уже избегает публиковаться в немецких газетах, потому что, по его собственным словам, «не хочет компрометировать себя в глазах своих французских друзей». Элиаде уточняет, что Погоняну, общавшийся с Чораном в Париже ежедневно, рассказал, что тот «изучает английский и пишет книгу о Франции». Две последних информации абсолютно точны. Чоран сам поведает в 1990 г. Габриэлю Личану, да и другим своим собеседникам, что в годы оккупации он посещал курсы английского языка при Сорбонне, что он поставил себе целью заниматься этим языком систематически и каждый день ездил на велосипеде в английскую библиотеку, которая, как ни странно, продолжала работать, — брал там по 5—6 томов [769] . Отсюда уже оставался один шаг до утверждения, что в то время «он полностью ориентировался на англосаксонский мир»; но мы бы поколебались, прежде чем совершить этот шаг вместе с ним.

769

Cioran E. Les continents de l’insomnie. P. 118-119.