Забытый - Москва
Шрифт:
– Шибче! Шибче!
Чем дальше в ночь, тем все большими и большими дозами меда приходилось ему подбадривать себя в коротенькие перерывы, и к утру он был уже настолько измотан, да и пьян, что ужасно обрадовался, когда во дворе, а потом в сенях зашебуршилась хозяйка. Дарья замерла, мгновенно выскользнула из-под него и стала быстро одеваться.
– Бабка-то не разболтает?
– Дмитрий даже на спину не хотел повернуться.
– Бабка - могила! Только не любит - когда при ней. Так что я побегу, а ты... У тебя нынче дела какие есть? Искать тебя будут?
– Нет.
– Тогда, может, еще на ночку останешься?
– Дарья замерла в радостном ожидании.
– Конечно. А ты-то сможешь?
– он не мыслил пережить еще одну такую ночь, он надеялся, что столько сил больше не потребуется, что Дарья иссякнет.
– Да я-то! Господи! Да
– она кинулась к нему, исцеловала лицо, шепнула:
– Поспи! А я по хозяйству крутнусь и прибегу, - и выскочила вон.
– О-оххх!
– Дмитрий так хотел пить, есть и спать одновременно, что некоторое время не мог решить, с чего начать. И хотя глаза закрывались сами, он нашел еще силы подняться, налил полную кружку меду из полуопустошенного кувшина, выпил ее единым махом, схватил с блюда большую красную ранетку (их он любил больше яблок), отгрыз ей бок, захрустел смачно, но ранетка была сладкая и сухая, а во рту и так было суше некуда, он сплюнул, повалился на лавку и сразу отрубился.
А когда очнулся, увидел за окном те же сумерки, на столе горящую свечу, а из-за нее смотрели на него большие, внимательные глаза.
"Юли?!! Или мерещится?! Где это я?! Неужто ТУДА вернулся?!" - ему стало жутко, он рывком сел на лавке, сразу все вспомнил, затряс головой.
Дарья кинулась к нему:
– Ну, проснулся?! Думала - не дождусь. Отдохнул?
– Отдохнул. А что я, долго спал?
– Вечер на дворе. Видишь?
– Вечер?!!
– Дмитрий вскочил и опять сел.
– Ну и ну!
– Я уж думала - так до утра и проспишь.
– А чего ж не разбудила?
– Да ты что, родненький! Жалко, - подошла, обняла неловко сбоку, прижалась к плечу.
Он поднялся, развернул ее к себе, обнял, притянул и почувствовал, как она жмется к нему и уже дрожит. "Опять?! О, Боже!" - он осторожно отстранился:
– Даш, дай хоть морду сполоснуть.
– Иди, иди, - она засуетилась, - у меня все приготовлено.
Он долго умывался, полоскал рот и думал, что не хочет ее, сыт ею по горло, и как бы так сделать половчей: посидеть, поговорить - очухаться... Понимала ли она его состояние? Может быть. По крайней мере, когда он умылся, она не потащила его сразу на лавку, а усадила за стол, уставленный обильней, чем вчера: окорок, балык, икра. Яблоки с ранетками, груши, даже сливы. И кувшин был опять полон, и кружки уже налиты.
И только тут, когда он накинулся на еду, а она отпила чуть из кружки и стала глядеть на него ласково - ожидающе, Дмитрий решил, что момент подходящий, и наконец спросил:
– Даш, а почему ж вы все-таки в лес ушли?
Дарья посмурнела, подперла щеку кулачком:
– О том мы никому не рассказывали. И не расскажем. Но ты для меня, для нас... Так что если тебе это очень нужно...
– Нужно!
– А зачем?
– Дарья глянула жалобно, беспомощно.
– Чтоб тебе легче стало. Я же вижу - камень у вас обоих на душе.
– Это верно, про камень. Наверно, вправду ты колдун. Только будет ли легче?
– она тяжело вздохнула, - Жили мы во владениях князя Андрея Константиныча покойного. Гришка, он ведь землю никогда не пахал. Охотничал, бортничал. Все в лесу. А придет в село с добычей - большой, красивый! Все девки по нему сохли, а он меня посватал. Ну и отдали меня, мне пятнадцати тогда еще не исполнилось. Стали жить. Не шибко богато, но и не бедно. Безбедно. Он полюдное медом, мехами отдавал. Детей почти три года не было, потом Мишка родился. Еще год прошел. Живем. И появился у нас в это время новый тиун, Кондрат Михалыч. Важный мужчина, в годах уже, за сорок, а сразу по бабам начал ударять. Одну ссильничал, другую. Мужья было возмутились, он на них долгов наплел. Одного в кнуты, другого в Суздаль на правеж. Один морду ему набил, когда он к жене пристал. Так подручники его того мужика так отделали, что он две недели похворал, да и помер. В общем, позатыкал всем рты и больше обнаглел. Тут и до меня очередь дошла. Гришка ушел в лес на наделю, а он ко мне. Первый-то раз я отбилась. Откричалась. Рано он пришел. Соседи на шум сбежались, он убрался. А на другой вечер за коровой пошла, меня двое верховых в узенькой просеке нагнали, хвать на коня, рот заткнули - и к тиуну в терем. В спальне к кровати привязали, руки нараспашку, полапали всласть и ушли. А потом САМ пришел. Сперва ласково заговорил. Я ему: отпусти, Кондрат Михалыч, грех ведь, беременная я (я тогда Машей уже на третьем месяце ходила). А он,
– Дарья смотрела в одну точку мертво, не мигая, а слезы ручьями катились по щекам, она не утирала их, не замечала.
– Я уж и не знаю, сколько раз память теряла... Очнусь - опять кто-то. Пьянющие, вонючие, слюнявые... Как я умом не тронулась?! Не знаю... Только все ж в конце помог мне Господь. Один дурак, видно наскучило ему одно и то же, решил меня задом повернуть. А я привязана. Он мне одну руку-то и отвязал. И повернул. А когда кончил, так повалился на бок и захрапел.
Отвязалась я, да на себя поглядела. И такая во мне злость поднялась! У него кончар был за поясом. Я ему в волосы вцепилась, башку отогнула... Знаешь, как овец режут? Думала - заверещит, а он захрипел только... Тихо так... И все! Кровища, правда, во все стороны... Я в дверь-то выглянула: за столом все вповалку. Свечи догорают, в стене вместо лучины целый факел. А на дворе светло уже. Сейчас, думаю, я тебя найду и как барана!.. А его за столом не оказалось! Что тут делать?! С меня, пока искала, уже и кураж слетел, и страх вернулся. Надо скорей выбираться. Но факел со стены сдернула, да в спальню его, где меня сильничали. Из горницы выходить, гляжу, у двери, как нарочно, рогатина в углу! Я ее хвать, выскочила, да дверь снаружи и приперла! И бежать. Пока до дома добежала, Мишку у соседей нашла, подняла, одела-обула, гляжу: тиунов терем хорошо-о занялся! Уж и пламя из окон хлестануло. Я в лес. Знала, что искать начнут. Но у Гришки была заимочка тайная, там он нас и нашел через неделю.
Я ему все-то, как вот тебе сейчас, рассказывать побоялась. Он и до сей поры не знает. Я только про тиуна. Да как подручники его меня хватали, таскали, лапали, вязали. Ему и того хватило. Чуть всю заимку по бревнышку не разнес. А успокоился - в лес нас увел. Далеко. Там на зиму устроились и стали жить. Так и пошло.
– Ну а тиун?
– Тиун-то? Ну как же. На пожаре кроме того, которого я... там еще четверо от дыма задохлись. Шестеро осталось. И сам Кондрат Михалыч. Гришка стал им башки рубить. Отрубит и во двор Кондрат Михалычу подбросит, отрубит и подбросит... После четвертой головы тот, сказывали, с ума сошел. Стал на коне один по лесу скакать и кричать: выходи, тать, на честный бой! Ну, Гришка вышел. (Дмитрий вспомнил свой с Гришкой поединок, представил бедного бабника-тиуна и содрогнулся.) А голову его мне принес показать, - Дарья перекрестилась. Слезы ее высохли.
– А уж после Кондрат Михалыча те двое, что в живых еще оставались, сразу сгинули куда-то, так их Гришка и не нашел.
Дмитрий, подавленный страшным рассказом, не мог придумать, что говорить, и брякнул почему-то:
– Значит, я больше Гришки узнал?
– Ну - ты! Ты ведь меня не убьешь. И ты мой спаситель, мой благодетель, чего мне от тебя таить?
– Дарья смотрела ясно и преданно.
– Спаситель?
– в интонации Дмитрия ясно слышалось: и только? В глазах Дарьи мелькнул вопрос, но только на миг, она поняла:
– Что ты, Мить! Да я тебя... Да ты мне за одну ночь столько дал, сколько Гришка за всю жизнь не мог! (Дмитрий передернул плечами: "Еще бы, черт возьми! Целую ночь напролет! Я такого еще ни разу не проделывал".) Не-ет, ты особенный! Как ты меня сразу глазами околдовал! Я сама себе поверить не могла! А уж когда взял той ночью, с тех пор я, кроме как о тебе, и думать ни о ком не хочу!
– Дарья встала и двинулась на него, и он сказал себе: держись! И завертелось!
Но к рассвету она все-таки сомлела. Ведь ей не удалось поспать днем, как ему, и ослабев в очередной раз, она раскинулась на подушках, притихла и... громко и спокойно засопела.
"Неужели?!"- еще не веря, что закончилось, Дмитрий осторожно поднялся, умылся и долго полоскал рот. Сел за стол, выпил и съел хороший кусок окорока. Окликнул тихо: Даша! Она спала. Окликнул громче - ответа не было. Тогда он собрался, выпил еще и вышел во двор.
Почти рассвело. Он не знал, где находится (Дарья привела его сюда за руку в темноте), стал осматриваться и понял, что бабкина избушка стоит среди множества таких же маленьких и убогих на береговом откосе. Глянул вниз: там размахнулась Волга. От воды поднимались, заворачиваясь в дуги, длинные полосы тумана. Дмитрий зябко поежился, но решился: сбежал вниз, сбросил с себя одежду и бултыхнулся в воду.