Зачарованное озеро
Шрифт:
— Тарик, а я, случайно, тебе не снилась?
— Было дело однажды, не далее как прошлой ночью, — сознался Тарик, не видя в таком ответе ничего неполитесного.
— И про что был твой сон? — прищурилась Тами.
Вот тут следовало промолчать. Потому что в долгом и приятном сне (истины ради, оставившем следы на простынях) они с Тами стали героями известной растрепки под названием «Первая мужская постель» — про то, как красивая Школярка, за которой ухаживал бравый королевский гвардеец, однажды согласилась прийти к нему в особнячок и без особого сопротивления долго побывала его игрушкой, о чем подробно похвасталась подругам. (Ходили сплетни, что и растрепки, пусть и не все, сочиняет Стайвен Канг, и Тарик ничуть не удивился
Не в силах с ходу придумать ничего убедительно политесного, Тарик смешался:
— Ну, это был красивый сон...
— Не сомневаюсь, — сказала Тами. — Мы с тобой долго собирали цветочки на лугу, а потом гуляли над речкой...
Ее нежный голосок звучал серьезно, но лукавая улыбка показывала: она нисколечко не верит в то, что говорит, и распрекрасно догадывается, каким на деле был его сон. Тарик смутился, но не особенно — в конце концов, человек над своими снами не властен, они приходят какие захотят и разрешения не спрашивают.
Они свернули за угол мимо красивого старинного особняка с гербом над воротами. Красивое было место: особняк стоял на возвышенности, откуда мост Птицы Инотали был виден как на ладони.
К нему вела в давнюю пору вымощенная серым гранитом мостовая, уклон не особенно крутой, но все же неудобный для экипажей и всадников, так что мостом безраздельно владели пешеходы, не опасаясь, засмотревшись на Птицу, попасть под колеса или копыта (а тех дворянских ухарей, что верхом заезжали в самые неудобные для всадника места, еще Чедар Шестой велел наказывать на большущую денежку и приговаривать на год к пешему хождению, и это стало традицией, которую соблюдали все последующие короли; ее оставил в неприкосновенности и Ромерик).
Тами остановилась и долго любовалась мостом. Промолвила:
— Даже красивее, чем на картинках...
— Вот именно, — сказал Тарик с горделивостью столичного уроженца. — Есть мосты и красивее, но это — единственный на свете крытый мост, второго такого нет. Когда Дахор Третий узнал, что король Калартена тоже хочет построить у себя в столице крытый мост, пригрозил, что объявит войну. Калартенцы хорошо помнили, сколько раз мы их били на суше и на море, ихний король испугался и самолично порвал чертежи, и мост построили без крыши...
По правде говоря, в самом мосте не было ровным счетом ничегошеньки красивого. Больше всего он походил на превеликое множество торговых рядов: примерно половину занимает пешеходня, с обеих сторон — кирпичные строения сплошной линией, ряды маленьких полукруглых окошечек под самой крышей, выходящих на реку. Там даже в самый солнечный день царит полумрак, но именно это и любят приходящие туда парочки...
А вот бронзовая статуя Птицы Инотали прекрасной и тончайшей работы — одна такая, самая красивая на свете. Тарик мог об этом судить с полной уверенностью: у худога Гаспера есть альбом, где собраны рисунки и гравюры всех до одной статуй Птицы, что возведены в нашем мире, числом сорок шесть, от маленьких — величиной с натуральную лебедицу или орлицу — до монументов, вдвое-втрое превосходящих размерами арелатский. Но ни одна из них, все равно, ремесленниками они сделаны или искусными мастерами, в подметки не годится творению маркиза Ансельмо, и дело тут отнюдь не в горделивости жителей столицы. Великим скульптором был маркиз Ансельмо, погибший до обидного рано...
— А Королевский Приют Любви правда есть или его то ли молва, то ли книжники придумали? — с живым интересом спросила Тами. — Я слышала по-разному...
— Есть, — уверенно сказал Тарик. — Мне рассказывали ведающие люди, которые врать не будут. Когда мост обустраивали и вместо прежних ниш устроили Приюты Любви, Чедар
— Очень, — призналась Тами.
— Посмотришь, — браво заверил Тарик.
Он поймал себя на том, что не знает в точности, во сколько ему обойдется дневное смотрение Королевского Приюта Любви, но помнил, что это за полную ночь там кавалер платит золотом, и немало, но днем можно обойтись и серебром, а перед походом на ярмарку серебро он выгреб из ховальницы до последней монетки. Пусть даже он ухнет все до денария, но Тами эту достопримечательность увидит. Он не калека и не Градский Бродяга, еще заработает в порту: жилы рвать будет, на ночные разгрузки будет ходить (против чего порой возражали родители) — за ночные разгрузки платят больше, а сейчас каникулы, да и в канцелярии найдется кому поспособствовать...
— Ну, пошли?
— Пошли, — кивнула Тами.
И они пошли к мосту. Как и на том берегу, здесь сидели рядком не менее дюжины старушек-цветочниц с плетеными корзинами спрыснутых водой алых мальв. Не стоило быть излишне придирчивым, и Тарик купил у первой же дюжину, как и полагалось, цветов, разделив их с Тами. Прежде он как-то не обращал внимания на
Приюты Любви, а теперь смотрел на них чуточку иначе, с живым интересом. По обе стороны густо, как зерна в колосе, располагались невысокие двери — все как одна украшенные бронзовыми изображениями чаш, иные из которых перевернуты (значит, комнатки заняты), а иные остаются неопрокинутыми. И насчет моста он все знал от студиозусов, ставших год назад, как вычурно выразился бы какой-нибудь сочинитель чувствительных голых книжек, его навигаре в море житейском — причем в самом хорошем смысле. Студиозусы заботились, чтобы его знакомство со взрослой жизнью, в которую вскоре предстоит окунуться, было с самого начала правильным — хорошие они все же люди...
Вот и середина моста, где на полукруглом постаменте распростерла крылья Птица Инотали, с загадочной улыбкой на прекрасном личике глядящая в неведомые дали. И левое крыло не покрыто зеленой окисью, сверкает яркой бронзой от бесчисленных прикосновений, а у подножия высокая груда алых мальв.
Тами с понимающей улыбкой показала глазами вправо и прошептала:
— В точности так, как я читала...
Ну а Тарик не единожды видел своими глазами. Один из младших смотрителей с поклоном пропустил внутрь молодую пару, закрыл за ними дверь и перевернул чашу — а это то же самое, как если бы на замок запер. Там внутри есть и засов, и особые часы, только что пущенные смотрителем на оговоренное время. А с первым ударом вечернего колокола часов не пускают: очередная пара покинет Приют Любви после первого удара колокола утреннего. Одна алмазной твердости негласка обязывает: молодую пару должны связывать неподдельные чувства. Если кто-то эту негласку нарушит, Птица Инотали не просто обидится, а разгневается, и легкомысленные нарушители никогда больше не будут счастливы и удачливы в любви. Здесь не бывает вольнодумцев, поставивших бы под сомнение правдивость негласки (хотя, когда касается других негласок, вольнодумцы и нарушители все же случаются).
Никого, кроме них, на мосту не осталось. Они возложили цветы, и Тами, увидев, что он стоит без движения, прищурилась:
— Ты не собираешься ни о чем просить Птицу?
— Я уже просил, — после короткой заминки ответил Тарик. — Совсем даже недавно, вот только не знаю пока, услышала она или нет... Аты?
— Нет такой надобности, — загадочно сказала Тами. — А это Королевский Приют Любви, да?
— Он самый, — кивнул Тарик.
Дверь напротив Птицы отличалась от всех остальных — повыше и пошире, единственная, где лакированные доски покрыты резьбой из гирлянд мальв и наличествует висячий замок, большой, красивый, начищенный до блеска.