Зачарованное озеро
Шрифт:
Ну вот, помяни беса, а он тут как тут!
На поляне вольготно расположилась пятерка, что до недавних пор считалась ватажкой Бубы, а теперь стала ватажкой Бабрата. Уж куда вольготнее: опустевший узелок Тами лежал в траве кучкой пестрого ситца (явно того же, что пошел на ее купальное платье), и пятеро дожирали все, что там было, а пляшка зеленоватого стекла лежала на боку пустехонькая.
Тарик аж задохнулся от злости, увидев столь вопиющее нарушение негласок, с коим столкнулся впервые в жизни. Решительно вышел на поляну и, насупясь, тихо, недобро сказал:
— Вы что же творите?
Ряшки Бубы и Близняшек выражали некоторое смущение, как
и мордочка Шалки, а вот Бабрат не просто остался невозмутим — таращился с нахальным вызовом. Все пятеро поднялись на ноги, и Бабрат сказал ухмыляясь:
— А у тебя бумага с печатью на эту землю есть? Или у твоей гаральянской соски?
За одно это словечко, произнесенное при девчонке, он заслуживал хорошей взбучки, а уж за распотрошенный узелок...
— Буба, — сказал Бабрат таким тоном, будто отдавал приказ.
Пирожок, словно выполняя заранее полученное указание, встал
в проходе, загородив его. Страха Тарик не испытывал, с какой стати, но ему происходящее все больше и больше не нравилось — настолько шло вразрез с привычным укладом жизни, что и не верилось...
— Понимаешь, Морячок, мы тут — ватажка борцов за справедливость, — протянул Бабрат. — А несправедливость в первую очередь в том, что у нас одна соска на четверых, а у тебя — одна для тебя одного. Несправедливо это, с какой стороны ни смотри, выправлять надо по справедливости...
Он вразвалочку подошел к Тарику вплотную, неожиданно толкнул его растопыренной ладонью в грудь — и Тарик полетел кубарем. Еще до того, как пребольно треснулся затылком оземь так, что искры из глаз брызнули, он успел сообразить, что попался на простейшую ухватку, знакомую всем с детских годочков. Уделил все внимание Бабрату, выпустил с глаз Близнецов, кто-то из них тихонечко встал на четвереньки позади Тарика — вот он от толчка потерял равновесие и полетел вверх тормашками...
Богатый опыт уличных драк позволил не растеряться ни на миг. Тарик извернулся, упираясь пятками в землю, хотел вскинуться на ноги...
Не успел, не дали. На него навалились втроем, Близнецы схватили за руки, а Бабрат запрещенной ухваткой зажал шею локтем — аж дух перехватило. Тарик дернулся, но вырваться не удалось. В честном бою один на один он накидал бы каждому по отдельности, но сейчас ничего не мог сделать.
Перед лицом у него замаячило лезвие «когтя» — кривого ножика, не попадающего длиной под запреты Стражи, а потому излюбленного причиндала шуршал да и серьезных ветрогонов. Бабрат процедил:
— Лежи спокойно, как веселая девка под гостем, а то зенки выколю. Вяжи его.
С поразительной быстротой запястья Тарика плотно окрутила жесткая веревка, больно врезавшаяся в кожу, парой мгновений позже то же произошло со щиколотками. Первая же попытка побарахтаться показала, что спутали его крепко и надежно.
Только теперь, подняв голову, он окинул взглядом поляну. На рожах троих читалась смесь бахвальства и неловкости, в другое время способная и рассмешить, но не теперь. Шалка таращилась с
жадным любопытством, за которое ей следовало бы разок приложить по физиономии.
Но что хуже всего... Тами не казалась ни испуганной, ни растерянной, она стояла, уронив руки, и смотрела на пыжившегося Бабрата даже не спокойно — скорее уж с любопытством изучателя, которому попала под лупу редкая козявка. Неизвестно, насколько ловок Бабрат, но остальные довольно неуклюжие, плохие бегуны... Если она прорвется мимо Бубы, со всех ног кинется к людным местам, громко крича о помощи, — может и получиться. Но она стоит спокойно, и ничуть не похоже, что оцепенела от страха. Мысль, конечно, дикая, но Тарик мог бы решить, что ее все происходящее развлекает. Но ведь не может не понимать, что они влипли? Или в самом деле не понимает, уповая на негласки, не познакомившись с Бабратом так, как уже довелось Тарику, сообразившему, что этот гаденыш может оказаться опасным и на негласки ему наплевать?
— Ну, не будем тянуть котофея ни за хвост, ни за причиндалы, — сказал Бабрат с поганой деловитостью, очень даже серьезно. — Раскладка такая: ты, шлюшка гаральянская, подержишь во рту у всех четверых и сглотнешь старательно. Потом уйдем, а своего жулькателя сама развяжешь. Или обязательно надо сначала по потрохам настучать, а то и личико попортить? — Он, ухмыляясь, поиграл «когтем». — Орать не советую: людей поблизости нету... вы ж наверняка выбрали это местечко, чтобы на травке как следует пожулькаться? Да и не дадим мы тебе орать, быстренько рот заткнем, а для надежности и рученьки завяжем, у нас веревки много припасено... Только тогда уж совать будем не в ротик, а пониже пупа, и спереди, и по-бадахарски. Пробовала уже по-бадахарски? Вы ведь в Гаральяне, все знают, сызмальства жулькаться начинаете. Пробовала торчок в попку?
— Не твое собачье дело, — отрезала Тами с тем же поразительным спокойствием.
— Ну, будет видно, — усмехнулся Бабрат. — Не особенно я люблю силком, приятней с уговорами. Давай так: или сосешь по-хорошему, или положим твоего ухажера на пузо, труселя спустим — и я его отдеру со всем усердием. Навык есть. Я в Воспиталке приноровился. Придет такой весь из себя чванливый, на ум его наставишь — и после отбоя по первому щелчку пальцев в рот тянет и на четырки становится. — Он оглянулся на Тарика. — Не боись, Морячок, от этого еще никто не затяжелел. А то, что ты потом от позора носу из дому не высунешь, меня не колышет. Так как, симпотная? Будешь по-хорошему — или мне из него девульку смастерить?
— А теребеньками не обойдешься? — преспокойно спросила Тами.
Бабрат нисколечко не разозлился — Тарик видел уже, что он хладнокровен, без свойственной иным шуршалам дерганости и истеричности.
— Давно уже с теребеньками завязал, — сказал Бабрат. — Ну, так что выбираешь: сосать или смотреть, как я ему задницу распечатаю?
— По совести говоря, мне поперек души и то и это, — сказала Тами прямо-таки безмятежно.
— Гордая, говоришь? — взвизгнула Шалка. — Чистенькая? Посмотрю я, как будешь сосать, пока из ушей не потечет!