Зачем ловеласу жениться
Шрифт:
— Вначале? — переспросила Бел. Она старалась не смотреть на мужа. — Значит, вначале ты хотел добиться того, чтобы я хорошо о тебе думала. А теперь ты этого уже не хочешь, верно?
— Потому что я не могу, — со вздохом ответил Тоби. — Я совсем не такой, каким ты меня считаешь. Если честно, то я не думаю, что на свете найдется мужчина, который полностью отвечал бы твоим представлениям о достойном муже. Ты слишком требовательна. Я знал, что рано или поздно разочарую тебя. Знал, что если не проиграю на этих выборах, то непременно проиграю на следующих. Или не смогу добиться того влияния, которого ты желаешь… И, конечно же, я знал, что рано или поздно ты узнаешь правду. Узнаешь, что я не тот человек, которого ты
— Но ты мог стать таким человеком. Со временем. Тебе стоило лишь приложить усилия. У тебя обязательно получилось бы.
— Перестань. Замолчи. — Отпустив жену, Тоби отступил на шаг и поднес пальцы к вискам. — Не говори мне, каким бы я мог стать, если меня… немного усовершенствовать. Дорогая, я не один из твоих благотворительных проектов, я — твой муж. И я хочу твоей любви, пусть даже я ее не заслуживаю.
Бел тихо всхлипнула.
— Ты лгал мне. Предвыборная кампания, опера, мистер Холлихерст… а теперь — это. — Бел раскрыла ридикюль и достала обрывок газеты. — Посмотри на это. Просто посмотри… — Размахивая карикатурой перед его носом и подражая интонациям, она продолжала: — «Позволь мне отвезти тебя в оперу. Позволь мне тебя побаловать. Если ты хочешь стать леди с влиянием, то должна выглядеть красивой и светской». — Бел перевела дыхание, потом вновь заговорила: — А теперь посмотри на меня на этом жутком рисунке. Развратная, отвратительная, обезумевшая от похоти куртизанка! Кто станет слушать такую женщину? Какое у меня после этого влияние? — Она скомкала обрывок газеты и швырнула в мужа. — Ты выставил меня на посмешище. Ты сделал из меня непристойный анекдот. Ты все испортил. Если бы ты действительно меня любил, как мог бы ты сделать такое? Ты… ты лжец!
— Изабель…
Она ударила его кулачком в грудь.
— Ты говорил, что никогда не сделаешь мне больно. Ты говорил, что скорее умрешь, нежели допустишь, чтобы со мной случилось что-то плохое. — Она снова его ударила. — Ты заставил меня доверять тебе, ты…
Бел прокричала какие-то слова на испанском, очевидно, какие-то весьма нелестные эпитеты в его адрес. Тоби был рад, что не знает этого языка. И каждую оскорбительную реплику она сопровождала ударом ему в грудь или в плечо.
— Изабель, прошу тебя…
— Bastardo [3] — выкрикнула она, еще раз его ударив. Это слово он понял и решил, что он вполне заслуживает такого эпитета.
— Лжец! — крикнула она и вновь занесла руку для удара. Но он наконец перехватил ее руку.
— Изабель.
Тяжело дыша, Бел в недоумении уставилась на свою руку. Потом прошептала:
— Я тебя ударила.
— Да.
По щекам ее потекли слезы.
— А я ведь за всю свою жизнь ни разу никого не ударила…
3
Ублюдок (исп.).
— Удары в плечо и в грудь — это не так уж больно, — пробормотал Тоби.
Он взял жену и за другую руку, так что теперь держал ее за обе руки. Почти так же они стояли когда-то у алтаря и давали друг другу клятвы. Но сейчас все было по-другому, оба молчали — как будто пытались оттянуть трагическую развязку хотя бы на несколько секунд. Нижняя губа у Изабель задрожала, и Тоби, глядя на эту губу, чувствовал, что больше не вправе ее поцеловать. И от этого ему было несказанно больно.
— Сегодня утром я ездила к тете, — сказала наконец Бел, глядя на их соединенные руки. — По средам у нее играют в карты. И те дамы… Они все надо мной смеялись, перешептывались обо мне по углам. И тогда София показала мне этот рисунок, на котором я выгляжу растрепанной и безумной. Как моя бедная мать. Ее тоже никто не слушал.
— Дорогая, мне очень жаль. Мне так жаль. Но пусть все леди в Англии смеются над тобой, а я все равно буду тебя любить. И я бы охотно стал посмешищем для всего мира, если бы тогда ты смогла почувствовать ко мне то, что чувствую к тебе я.
И это была чистейшая правда. Больше всего на свете Тоби хотел, чтобы его полюбила эта женщина, его собственная жена.
— Изабель, я такой, какой есть. У меня множество недостатков. Я очень люблю жизнь, друзей, семью… Мне нравится весело проводить время и нравится окружать себя милыми вещицами. Как бы я ни восхищался твоей тягой к благотворительности, я очень сомневаюсь, что когда-нибудь смогу разделить твое рвение. А политика меня совершенно не интересует, поэтому и место в парламенте совсем не прельщает. Я глубоко сожалею, что причинил тебе боль, и я готов всю свою жизнь посвятить искуплению своей вины. Только дай мне возможность.
Она попыталась высвободить руки.
— Но как ты…
— Успокойся, Изабель, прошу тебя. — В голосе его звучало отчаяние. — Дай мне сказать. Обещаю, потом ты сможешь оскорблять меня так, как тебе захочется. Я знаю, что заслуживаю этого. Но сначала выслушай меня. Дорогая, представь хотя бы на миг, что нынешнего утра не было. Представь, что не было лжи. Посмотри на меня.
Он ждал, когда она поднимет на него глаза.
— Посмотри же на меня, — повторил Тоби. — Посмотри на меня и постарайся увидеть во мне того, кем я на самом деле являюсь. И знай: я люблю тебя сильнее, чем могу передать словами. Даже сильнее, чем в состоянии осознать. Этого тебе не достаточно? — К горлу его подкатил комок, и он с усилием сглотнул его. — Скажи, Изабель, тебе достаточно меня такого, какой я есть?
Слезы катились по ее щекам. То ли слезы отчаяния, то ли слезы радости — не определишь. Черт бы побрал эти загадочные женские слезы!
— Ты сам не знаешь, чего ты просишь, — прошептала она.
Он сжал ее лицо в ладонях.
— Нет, знаю. Я прошу тебя любить меня так, как люблю тебя я. — Он поцеловал ее в губы. Он должен был почувствовать их вкус. Из-под ее трепещущих полузакрытых век по-прежнему струились слезы. — Хочу, чтобы ты любила меня самозабвенно, — он покрыл поцелуями ее лицо, — неистово, страстно, безумно…
Внезапно из горла ее вырвался стон, и, упершись ладонями в грудь мужа, она с силой оттолкнула его.
— Прости, Тоби. Прошлой ночью я подумала, что, возможно, я… Но сейчас, когда ты… — Она покачала головой и отвернулась. — Прости.
Вот он, вердикт, которого он так боялся. Она его не любит. По крайней мере не любит так, как любит ее он. Возможно, она любила его бескорыстно и самоотверженно — так, как надлежит истинному христианину любить ближнего своего. Но, увы, она не любила его так, как любил ее он.
Что ж, хорошо. По крайней мере он теперь это знал.
— Прости, — повторила она слабым голосом. Ненадолго воцарилось молчание.
— Что ж, я не стану тебя удерживать, — сказал наконец Тоби, отступая к столу. — Я знаю, что ты очень занята. Должно быть, спешишь на какую-нибудь встречу или на собрание. Но перед тем как ты уйдешь, я должен тебе кое-что сообщить. — Тоби взял со стола срочное сообщение, полученное этим утром, и потрогал пальцами сломанную печать. Неужели он прочел это сообщение всего несколько часов назад? — Мистер Йорк умер прошедшей ночью, — сказал он. — Или, возможно, сегодня рано утром. Точно не знаю. Во всяком случае, он находился здесь, в Лондоне. А близких родственников у него нет… — Тоби сжал кулак и ударил им по спинке стула. — Мы с матерью отвезем его тело в Суррей, на похороны.