Зачем убили Сталина? Преступление века
Шрифт:
Щербаков был, конечно же, не антисемитом, не юдофобом — развитой человек им быть не может по определению, как не может он быть англофобом, японофобом или любым другим «…фобом». Однако гипертрофированно непропорциональный процент евреев во всех важнейших сферах деятельности советского общества и прежде всего в сфере культуры, образования и науки Щербакова не мог не тревожить — положение ведь было действительно ненормальным, если не объяснять его человеконенавистнической расистской теорией о евреях как о представителях высшей расы «черноволосых бестий», сверхчеловеков!
К тому же Щербаков имел вполне прочные жизненные устои,
Но совершал-то он их с согласия заместителя директора санатория по медицинской части Р. И. Рыжикова и врача Г. А. Каджардузова, уверенный ими в том, что такая поездка выздоровлению не повредит! Арестованный же в феврале 1952 года Рыжиков сознался на Лубянке в умышленном сокращении жизни Щербакова. Сегодня пишут, что Рыжикова-де припугнули арестом жены и детей, но лишь кретин будет сознаваться в несовершенном им тягчайшем преступлении, заботясь о благополучии родных, автоматически попадающих в результате самооговора мужа и отца в категорию «члены семей изменников Родины». Причем не после их ареста, что его как-то извиняло бы, а всего лишь под якобы угрозой применения такой меры.
Нет, Александр Сергеевич Щербаков умер не опившись, и не от сексуальных излишеств, а потому, что мешал сразу многим в столичных «верхах» и стоял на пути реализации вожделений «партоплазмы» и прочей «элиты» по обеспечению личного безбедного существования.
Причем Щербакова сменил тот самый Попов, историю которого читатель уже знает.
НАЧАЛОСЬ, впрочем, это «дело» с расследования обстоятельств смерти не Щербакова, а Жданова. И всерьез к нему приступили в 1952 году, когда подняли письмо Лидии Федосеевны Тимашук (1898–1983) в ЦК, написанное и переданное ей в МГБ еще в 1948 году.
«Демократы» часто представляют Тимашук как «медсестру», однако она с 1926 года, после окончания медицинского института, работала в ЛСУК — лечебно-санитарном управлении Кремля, а с 1948 года заведовала кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы.
28 августа 1948 года, снимая кардиограмму Андрею Андреевичу Жданову, она, опытный практический специалист, поставила ему диагноз «инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но профессора В. Н. Виноградов, В. Х. Василенко П. И. Егоров и лечащий врач Г. И. Майоров заявили, что ничего серьезного не произошло.
Тимашук оказалась на Валдае, где в санатории «Долгие броды» лечился Жданов, почти случайно. Ее прихватили с собой вместо врача-диагноста С. Е. Карпай, которая тогда находилась в отпуске, летевшие к Жданову Егоров, Виноградов и Василенко. Карпай же была до 1950 года заведующей кабинетом функциональной диагностики Кремлевской больницы и в 1944–1945 годах регулярно снимала кардиограммы и у Жданова, и у… Щербакова.
С Карпай проблем никогда не было, а вот Тимашук сразу же диагностировала у Жданова инфаркт. Тем не менее три «кремлевских» медицинских светила заставили ее переписать заключение в соответствии с их диагнозом: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни». И начальник ЛСУК профессор
Но Жданова увезли в Москву раньше — 31 августа 1948 года он скончался. Говорят, преступники не меняют свой преступный почерк. Что ж, смерть Жданова была «предписана» ему тем же почерком, что и смерть Щербакова.
Спору нет, ошибиться может любой врач… Однако на инфаркт кардиограмма всегда указывает уверенно! И допустимо ли было пренебречь заключением опытного профессионала Тимашук, которая не занимала, как Виноградов и иже с ним вереницы прибыльных должностей, зато всю жизнь занималась своим прямым делом — лечила людей?!
События того лета развивались так…
Жданов был серьезно болен — у него был атеросклероз. Болезнь обострилась летом 1948 года, и кончилось тем, что Жданов в середине июля оказался на Валдае. Самочувствие его улучшалось, но 23 июля ему вдруг позвонил из Москвы Шепилов и после продолжительного разговора с ним у Жданова ночью случился сердечный приступ. 25 июля из Москвы прилетели все те же Виноградов, Василенко и Егоров — в тот раз с Карпай, и после обследования заявили, что у больного имел место острый приступ сердечной астмы.
После этого местные врачи Ждановым какое-то время занимались, но уже через неделю его стали «лечить» так, что «лечение» само по себе было преступлением. С 7 августа, хотя состояние Жданова требовало постоянного контроля, у Жданова не снимались кардиограммы. Лечащий врач Майоров (выходец из помещичьей среды, к слову) вместо организации правильного ухода и лечения Жданова передоверил все медсестре, а сам уходил на долгие часы ловить рыбу.
27 августа Жданову вновь стало плохо, и на следующий день на Валдай опять вылетела профессорская далеко не святая «троица», взяв с собой — на свою голову — Тимашук.
Как читателю уже известно, профессор Егоров рекомендовал Жданову «увеличить движение», что Жданов и сделал: гулял по парку, смотрел кино — дополнительно эмоционально нагружаясь. Хотя на самом деле ему в эти дни был необходим строжайший постельный режим. Результат «рекомендаций» не замедлил сказаться — 29 августа у Жданова вновь случился сердечный приступ и через два дня он умер.
Далее события разворачивались тоже интересно…
Вместо того, чтобы распорядиться срочно доставить тело покойного члена Политбюро, тело Жданова (!) на вскрытие в Москву, к телу вылетели начальник ЛСУК профессор Егоров, патологоанатом Кремлевской больницы А. Н. Федоров, а также… секретарь ЦК Кузнецов-«ленинградский», член Политбюро Н. А. Вознесенский и первый «ленинградский» партийный секретарь П. С. Попков.
Историк Г. Костырченко, приводя эти сведения, почему-то считает, что последняя «троица» — тоже не святая, но уже не медицинско-номенклатурная, а партийно-номенклатурная — собралась на Валдае, «инстинктивно почувствовав, что, потеряв влиятельного покровителя, необходимо сплотиться». Г. Костырченко при этом не понимает, во-первых, что вряд ли «ленинградской» «троице» надо было «сплачиваться» настолько мгновенно и демонстративно, а во-вторых, — что описанная выше ее реакция на смерть Жданова скорее напоминает действия тех, у кого, говоря попросту, «рыло в пуху»…