Зачем убили Сталина? Преступление века
Шрифт:
Сталин ставил в вину Молотову три вполне реальных его прегрешения: поддержка претензий советских евреев на Крым, утечку важных государственных тайн на Запад через жену Молотова и благосклонное отношение Молотова к предложению английского посла «издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы»…
Первые два греха были давними и относились к 1944-му и 1949 году. Третий — более свежий, имел предысторию, относившуюся к 1945 году.
Тогда Молотов тоже неосторожно намекнул корреспонденту из США, что Советский Союз мог бы ослабить цензурный режим «на условиях взаимности», и Сталин был просто-таки разгневан. 5 декабря 1945 года
«Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем.
Эту шифровку я посылаю только Вам трем. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей (выделение мое. — С.К.). Я Вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать».
Теперь история повторялась, но все было сложнее — Молотов выбивался из «железной» рабочей «обоймы» и, что называется, «плыл». Недаром еще в 1945 году Сталин сомневался в его окружении. К тому же жена Молотова Полина Жемчужина — до мая 1948 года начальник Главного управления текстильно-галантерейной промышленности Минлегпрома РСФСР, в январе 1949 года была арестована и в декабре 1949 года осуждена на пять лет ссылки, причем — за дело. В итоге быт Молотова был неустроен, и оптимизма ему это не прибавляло. С другой же стороны, он часто и много бывал за границей, в США, и невольно подпадал под «скромное обаяние буржуазии». Ведь по трущобам западных городов Вячеслава Михайловича не возили — даром что и вообще все нищие регионы планеты тогда уже можно было считать «задним двором» Запада и США.
Имелись проблемы и с Микояном — тоже не чуждым скепсиса по отношению к перспективам СССР в сравнении с витринами центральных авеню Нью-Йорка. Поэтому Сталин не забыл помянуть недобрым словом персонально и Анастаса Ивановича, старого, но очень уж изворотливого своего соратника.
Однако и после критики Сталина Микоян и Молотов остались «при деле». 27 октября 1952 года Постановлением Бюро Президиума ЦК КПСС на Молотова было возложено «наблюдение за работой всех видов транспорта, Министерства связи и Комиссии ЦК по связям с иностранными компартиями», а на Микояна — «руководство работой всех видов министерств: пищевой промышленности, мясомолочной промышленности и рыбной промышленности». Это было не так уж и мало — при желании работать всерьез.
Не выпал из высшей руководящей «обоймы» и Климент Ефремович Ворошилов.
В ЗАПИСИ Л. Н. Ефремова есть описание и того знаменитого сейчас момента, когда Сталин, после предложения с места избрать его вновь Генеральным секретарем ЦК, весьма настойчиво — дважды — попросил освободить его и от обязанностей Генерального секретаря ЦК, и от обязанностей Председателя Совета Министров СССР, сказав: «Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря».
Исходной точкой извращенного описания этого эмоционально действительно насыщенного момента у различных авторов типа Радзинского стало, скорее всего,
Так или иначе, после протестов Маленкова, Берии и маршала Тимошенко, резонно заявившего, что «народ не поймет этого», Сталин уже не просился в отставку, долго стоял, глядя на аплодирующий ему зал, потом махнул рукой и сел.
А еще до этого он по бумажке, вынутой из кармана френча, зачитал те предложения по расширенному составу Президиума ЦК и по Секретариату ЦК, которые были Пленумом приняты и которые я уже привел выше.
После зачтения их Сталин заметил, что в списке находятся все члены Политбюро старого состава, кроме Андреева, и прибавил: «Относительно уважаемого товарища Андреева все ясно: совсем оглох, ничего не слышит, работать не может. Пусть лечится».
Андреев, впрочем, прожил до 1971 года, скончавшись 76 лет от роду.
Попытку Сталина уйти от формального руководства сегодня представляют — не без влияния позднейших «воспоминаний» Симонова — как некий «иезуитский» ход по зондажу истинного положения вещей и настроений в «верхах». Но Сталин — вне сомнения — был искренен. Он ведь все равно остался бы Сталиным и продолжал бы быть окончательным арбитром во всех спорах, а к тому же…
К тому же таким образом он почти автоматически обеспечивал бы себе вариант скорого «ухода в Советскую власть» путем перехода в юридические главы государства.
Но и Семен Константинович Тимошенко был прав — народ бы этого не понял. Надо было некоторое время подождать — хотя бы до очередной сессии Верховного Совета.
Наводят тень на ясный день и в вопросе о расширенном списке Президиума ЦК, предложенном Сталиным. В «воспоминаниях» Хрущева прямо заявлено, что Сталин якобы не мог знать большинство из тех, кого он предлагал избрать, и что этих никому якобы неизвестных «новичков» Сталину не рекомендовали ни Хрущев, ни — по словам Хрущева — Маленков и Берия.
Мемуары — вообще редко достоверный источник, хотя изучать их приходится. Но что касается «мемуаров» Хрущева, то как однозначно низкий культурный уровень их номинального «автора», так и сам характер этих «мемуаров» лично меня убеждают в почти полной их фальсификации. «Мемуары» Хрущева, на мой взгляд, являются неглупо сконструированным элементом психологической войны против социализма. Это не всегда просто доказуемо, но в данном случае ложь Хрущева и его «соавторов» устанавливается на редкость легко — простым поименным анализом общественного положения на осень 1952 года всех, кого рекомендовал Сталин. Все они — без исключения — так или иначе не могли не находиться в поле прямого зрения Сталина.
Но это была, так сказать, руководящая «массовка». Не менее важным обстоятельством после съезда стало то, что Пленум ЦК сформировал «руководящую пятерку»: Берия, Булганин, Маленков, Сталин, Хрущев.
Берия стоял здесь на первом месте, Хрущев — на последнем. Но объяснялось это всего лишь порядком букв алфавита, с которых начинались их фамилии.
А В САМОМ конце 1952 года, 30 декабря, исполнилось 30 лет со дня образования СССР. Но особых торжеств по этому поводу не было, лишь в «Правде» была опубликована статья Поскребышева «Великое многонациональное государство».