Зачет по тварезнанию
Шрифт:
И отказаться не могу.
9. Лайна. Перед баней, в бане и после бани, неподалеку от косорыла и еще косорыл знает кого
Бабулька молчала. То есть про погоду говорила, про мифические «былые времена», которые никто не видел, а те, кто видел, уже ничего об этом не расскажут. Про неурожай нынешних ранних грибов и урожай прошлогодних орехов. А про тварей — молчала. Стоило только намекнуть, только нос в ту сторону повернуть, как старушенция сразу вспоминала, что левое ухо у нее не слышит, а на второе она глухая.
Кейрат сидел молча. И уплетал кашу за обе щеки, переводя взгляд с меня на бабульку,
…Ну, то есть не вместе, а просто рядом.
Хотя никакой обещанной вони я от него не ощущала. И от себя не ощущала. Но не факт, что ее не было. Я постаралась незаметно наклониться к подмышке и понюхать. Вроде, смрадом с ног не сшибает.
…Но, учитывая, что нам спать… рядом…
Да и вообще. Кто откажется искупаться? Если и воды наносят, и баню растопят. В бане я не мылась с самого детства.
Кейрат справился быстро. Я только посуду успела помыть, стол отскоблить, под столом замести… Я не чистюля, не подумайте, но там хоть кур запускай было. Видать, бабулька не напрягалась на этот счет. Последние пару лет. Поясница, понятное дело. Зрение, опять же. На глаза старушка пока не жаловалась. Но совершенно уверена, что у нее правый глаз не видит, а левый ослеп.
От бани слабо потянуло магией. Не удержался. Стравил немного, чтобы протопилось быстрее. Надо бы ему головомойку устроить. После того, как из бани выйдет. На свежую голову.
Но я его понимала.
Нас, защитников, тоже по первости «раскачивали». К вечеру после таких упражнений я на Сафониэля набрасывалась прямо на кафедре. Где ловила, там и набрасывалась. Но у нас больше ценится умение держать резерв, поэтому с пятого курса измывательства по раскачке сменились занятиями на концентрацию. Тоже вынос мозга. Но хоть от желания крышу не рвет. А боевикам приходилось хуже. Их до самого выпуска «качали», чтобы на максимум вывести. На молодой, здоровый, мужской организм.
В общем-то, я об этом раньше не задумывалась. Повода не было. А сейчас даже жалко его немного стало. Если меня так корежит, Торнсену каково?
… От этой мысли почему-то сразу стало жарко, и избыток магии ударил в голову. И ниже пояса, наливаясь влагой.
Ничего, он мне целый год нервы мотал. Как-нибудь справится. Выдюжит. Студеная водичка из колодца ему в помощь, хе-хе.
Парень в баню пошел первым, на самый жар. Тоже, кстати, неплохой способ «стравиться». В какой-то момент я словила еще одну вспышку силы, гораздо ярче первой. Но старалась не задумываться, чем она вызвана. (Я не буду об этом думать! И представлять тоже не буду!) Просто анализировала уровень случайного выброса. И на Турнире было понятно, что мальчику силищи Дайна отмерила о-го-го! Но если у него спонтанные выбросы такие, что глаза слепит на расстоянии в несколько десятков метров, то с оценкой его потенциала я где-то на порядок ошиблась. Понятно, почему ректор так за него держится.
…Но зачет по тварезнанию я всё равно просто так ему не поставлю!
Он появился где-то через полчаса, распаренный и расслабленный, в расстегнутой рубашке из простого небелёного льна и приспущенных брюках, не обремененных ремнем. Торнсена можно было использовать в качестве наглядного пособия по анатомии мышц. Спереди это было лучше видно, чем сбоку. От пупка книзу убегала волосистая дорожка.
Я с трудом оторвалась от того места, где она терялась под поясом,
— Я не думал, что вы здесь, — тихо сказал он. — Вы идите, там свободно, — и еще больше смутившись, добавил. — И скамейки я отмыл после себя, если что.
Я взяла собранную заранее смену белья и спустилась вниз. Крикнула бабу Тою. Та заявила, что пойдет последней. Стара она стала. Не та, что прежде. Только наказала мне воду всю не выплескать. И парку оставить. Прожарить старые косточки. Я хотела было ей предложить для прожарки костей сковородку, но постеснялась. Всё же росла я в деревне, а там воспитывали уважение к старости. Это потом, в пансионе, мы научились преклоняться перед силой. И древней кровью.
Баня была протоплена, как в зиму. Я быстро разделась и нырнула в моечное. На полке лежал разлапистый веник, щедро сдобренный ароматными травами. То ли бабулька постаралась, то ли Торнсен знает толк в деревенских радостях. Я забралась на самый верх и просто сидела, обхватив колени, пока кожа не покрылась капельками пота. За окном стремительно темнело, и молодой месяц не справлялся с освещением. Я решила, не будет больших проблем, если я запущу крохотный магический светильник, а то и ошпариться в темноте недолго. Если баба Тоя — ведьма, после мощного выхлопа Торнсена пытаться изображать из себя не-магов, всё равно что прятаться за вешалкой. Не по-взрослому, в общем. Я подвесила огонек под низкий потолок и плеснула на раскаленные камни из ковшика с длинной деревянной ручкой. Вода зашипела, взвившись паром и обдавая горячей волной. Я пошлепалась, жалея, что приходится самой. Сейчас бы растянуться на полке, да чтобы кто-нибудь веничком отходил… С подхлестом. Торнсена, что ли позвать? А то что он такой расслабленный? Непорядок!
Я поддала еще, а потом окатила себя ледяной водичкой из лоханки. У-ух! Бр-р-р!
Жизнь сразу стала легче, и стало глубоко плевать на Сафониэля, косорыл знает где сейчас находящегося, и на то, ищет он меня или нет, и на косорыла в лесу. И его приятелей. И приятельниц, судя по счетчику, многочисленных. Это была чистая, незамутненная радость бытия.
Я намылила мочалку душистым мылом, оттерлась вся, от носа до пяточек, и ополоснула волосы травами, запаренными в одноухом ушате. Напоследок еще раз прогрелась, ополоснулась и, выходя, подняла взгляд к потолку, чтобы утащить с собой светлячка. И наткнулась взглядом на широкую щель под потолком, выходящую прямо на слабо подсвеченное чердачное окно.
Горячий поток стыда омыл меня сверху донизу.
Ну…
Ну, в конце концов, я молодая, стройная, красивая. Так что если кто-то подсматривал, это его головная (и не только) боль.
Сладких тому снов, хе-хе.
10. Лайна. На чердаке дома бабы Тои
Я чувствовала себя дрожжевым тестом в кадушке: таким же воздушным и аморфным. Но, собрав волю в кулак, мне всё же удалось заставить себя переполоснуть одежду и развесить ее на веревке рядом с рубахой и штанами Торнсена. Я вошла в дом и сказала старушке, что в бане свободно, но темно. Та пробухтела что-то про гостей, дотянувших с помывкой до ночи, будто Торнсен не предлагал ей пойти первой. Она еще что-то бухтела, но я была в слишком блаженном состоянии, чтобы ее слушать, и полезла наверх по лестнице. В какой-то момент у меня мелькнула мысль о том, что студент мог видеть меня без исподнего, и мне сейчас предстоит взглянуть ему в глаза. Но потом я подумала, что сам он вряд ли в таком признается, даже если подглядывал. А если все делают вид, что ничего не произошло, то, вроде, ничего и не произошло.