Загадка 602-й версты
Шрифт:
В казарме Полозова ожидал Могутченко.
— Что показало вскрытие?— нетерпеливо спросил Иван, забыв даже поприветствовать начальника.
— Дело темное,— понизив голос, чтобы не слышали за перегородкой, ответил Могутченко.— Задушена, но очень странным способом.
— Веревкой?
— В том-то и дело, что руками. Даже одной рукой. Правой. И всего двумя пальцами, большим и указательным.
— Чего же тут странного?— не понял Полозов.
— А то, что сила необыкновенная. Размозжены не только горловые хрящи, но и отростки шейных позвонков.
— Да что
— Почище, чем тисками,— подтвердил Могутченко.— Говорят, где-то в Африке есть обезьяны, которые способны такую шутку проделать. Гориллами называются.
— С ума сошли твои эксперты!— рассердился Полозов.— Невесть что брешут. А дактилоскопы что?!
— В том-то и дело, что про обезьян мне сказал Сладков. Начальник НТО. Он говорит, что такие... как-то по-научному называются концы пальцев... вот черт, забыл название. Так вот: такие концы пальцев бывают только у горилл.
Собеседники замолчали.
— Как Когут?— спугнул молчание Могутченко.
— Держится.
— Выкладывай все, что есть, кроме того, что Горину известно.
Прежде всего Полозов доложил начальнику о гибели Старостина, затем о следе деревяшки Когута среди следов спутников.
— Может, это случайность?— не поверил Могутченко.— Может, Когут позднее по этому месту проходил?
— Нет,— категорически отверг догадки начальника Иван.— След начался с этого места и вел к насыпи. Обратного следа нет.
— Как же он мог начаться с этого места?— удивился Могутченко.— С неба, что ли, спустился, аки архангел, и обратно вознесся?
— Это и меня удивило,— признался Иван.
— Чем же ты все это объясняешь?
— Ничем,— развел руками Полозов.— Пока ничем. Знаю только, что Данило Романович не мог участвовать в убийстве Гали.
Могутченко с минуту пристально глядел на Полозова, но молодой чекист не отвел глаз в сторону.
— Почему ты не показал этот след Горину?
— Во-первых, по твоему же приказу, я, как Ванька-взводный, не должен разбираться в таких делах,— попробовал отшутиться Иван, но, увидев как посуровели глаза начальника отдела, не кривя душой, сказал правду.
— Покажи я Горину этот след, он сразу же арестовал бы Когута.
— Ну и что же?
— Так не был же Данило Романович заодно с бандитами, говорю я тебе. А Горин этому не поверил бы. Для него главное факт, а не человек. Главное версия,— вспомнил Иван обозлившее его слово.— Арестуй мы сейчас старика, так он, узнав, что мы ему не доверяем, с горя сразу же загнется. А ведь это наш человек! Красный партизан!
Снова установилось долгое и тягостное молчание.
— Ладно!— тряхнул курчавой головой Могутченко.— Я тебе поверю. Но вот поверит ли прокурор, если Когут окажется сообщником и нарежет винта куда-нибудь за Красноярск, в тайгу. Там его и с собаками не сыщешь.
— Не нарежет!— с радостным облегчением выкрикнул Полозов.— А насчет прокуроров, так они меня на каждом деле пугают, что данных мало и факт преступления не доказан, а потом кряхтят и подписывают санкции.
— Если ты в этом деле промахнешься, то в тебя
— Есть не надеяться на выручку,— весело сверкнул глазами Полозов, поняв, что в этом запутанном деле начальник на его стороне.
— Выкладывай дальше, что у тебя есть.
Прислушиваясь к шуму проходящего через станцию четырехчасового поезда, Иван начал рассказывать, что произошло в пятницу, о том, как держался Данило Романович с Гориным и что сказал на прощание ему, Полозову.
Рассказ Ивана был прерван резким звонком. Встревоженный дежурный по станции доложил, что казарма шестьсот второй версты не отвечает на звонки.
Могутченко это сообщение необычайно взволновало. Сунув в карман недокуренную трубку и надевая полушубок, он на ходу приказал:
— Выводи и свою дрезину! Всех свободных от нарядов бери с собою. Быстро!
Через несколько минут две дрезины затормозили против домика Когута.
Бойцы, пробежав по снежной целине, охватили кольцом полянку. Могутченко и Полозов с двумя бойцами, убедившись, что двери в сени заперты изнутри, подошли к окнам. Задернутые занавески мешали разглядеть что-либо. Взобравшись на плечи бойца, Иван заглянул поверх занавески. Первое, что увидел, была нога Данилы Романовича, лежавшего на топчане. На столе по-прежнему было не прибрано после обеда. Но среди грязной посуды и стаканов Иван увидел еще одну недопитую бутылку водки. Откуда она взялась? Потом он разглядел, что на столе стоят два полных стакана, а третий валялся на краю стола в водочной луже.
Соскочив на землю, Иван доложил Могутченко об увиденном. Оба кинулись к двери в сени. На стук никто не ответил.
Под нажимом плеча начальника отдела дверь жалобно затрещала, подалась и наконец, не выдержав, сорвалась с крючка.
С оружием на боевом взводе Могутченко и Полозов вошли в первую комнату. Но стрелять было не в кого. Домик был пуст. На топчане, в спокойной позе, словно прилег отдохнуть, лежал Данило Романович. Но на горле старого партизана наливались сиреневой чернотой точно такие же пятна, какие Иван видел на горле Гали. Данило Романович был мертв и, судя по всему, умер еще до прихода четырехчасового.
Не только Иван, даже Могутченко растерялся. Куда девались преступники?
Запертая изнутри дверь сеней расшифровывалась быстро. Крючок на косяке, поставленный на попа, при крепком ударе дверью падал и попадал в петлю. Но это сразу же натолкнуло обоих чекистов на мысль, что среди преступников были люди, знавшие эту особенность крючка в домике Когутов. Куда же девались преступники, выбежав из домика после убийства? На оледеневшей тропинке не было никаких следов. Но не было следов и уходивших в лес. Значит, преступники все же вышли на железнодорожный путь. На станцию пойти они не могли. Там каждый новый человек как на ладони. Значит, они ушли по линии в глубь леса к переезду, на дорогу, ведущую в деревушку, где жили возчики и большинство лесорубов.