Загадка архива
Шрифт:
— От мужчины. Я знаю, потому что это я подняла трубку.
— И вы утверждаете, что этот звонок её расстроил?
— Я ничего не утверждаю, когда имею дело с полицией.
— Госпожа Фаркаш, я попросил бы вас отнестись к делу серьёзнее. Мы на следствии, а не в кафе…»
— Наконец-то! — удовлетворённо воскликнул Эмиль. — Наконец-то господин следователь возмутился! Если бы он и теперь не сделал этого, я бы решил, что он из дерева!
Ана бросила на него беглый укоризненный взгляд. Потом продолжала:
«— Господин
— Хорошо! Тогда расскажите мне, как она вела себя в тот вечер, когда ей позвонили.
— Прежде всего, она прикрыла трубку рукой и разбранила меня за то, что я позвала её к телефону. Потом закатила глаза и начала: “Ох, господи боже мой, как он мне надоел!”. Примерно так было дело…
— Не узнали ли вы случайно голос?
— Нет… Но всё же он показался мне знакомым… Сейчас, когда вы меня спрашиваете, я будто вспоминаю тембр… Будто я его где-то слышала, но не знаю, где и когда…»
Эмиль думал, что следователь будет настаивать, попробует помочь женщине вспомнить, и нетерпеливо ждал следующего вопроса. Но… ничего подобного! Следователь резко свернул в сторону:
«— В тот вечер госпожа ушла из театра одна?
— Она никогда не уходила одна. В тот вечер, как бы это сказать, в её последний вечер, её провожал господин капитан кавалерии Серджиу Орнару.
— Какое-нибудь письмо, из тех, в которых ей угрожали, у вас сохранилось?
— Я ведь сказала вам, что мы сразу же их рвали на клочки. Сначала читали, чтобы посмеяться, а потом рвали».
Последовало ещё несколько незначительных вопросов.
— Ну, что скажешь? — спросил Эмиль, когда сотрудница кончила читать.
Ана пожала плечами.
— Только одно: расследование комиссара Михэйляну, кажется, имеет чисто… информативные цели. Не понимаю, почему он не попытался углубить, уточнить некоторые вопросы, которые казались довольно-таки важными.
— Таково и моё впечатление. Но гляди-ка: выплыл новый персонаж — господин капитан кавалерии…
— Давай наметим вопросы, которые нужно задать бывшей костюмерше! — предложила Ана.
— Сначала послушаем, как защищается господин капитан кавалерии. На этот раз читать буду я, — сказал Эмиль, открывая досье на допросе Серджиу Орнару.
После обычных вводных вопросов следователь приступил прямо к делу:
«— Когда вы узнали о смерти госпожи Беллы Кони?
— В то самое утро, когда её нашли мёртвой. Из газет. Появился специальный выпуск.
— И что вы сделали?
— То, что может сделать человек в таких обстоятельствах: позвонил к ней домой.
— С
— С камеристкой, которая совсем потеряла голову…
— Вы помните, о чём говорили с камеристкой?
— Не понимаю, почему вы задаёте мне такие вопросы! О чём можно говорить, когда несчастье разражается, как гром среди ясного неба и касается существа, к которому в так привязаны. Удар был тем более сильным, что вечер накануне её смерти я провёл вместе с Беллой.
— Развлекались в “Альхамбре?”
— Да. После того, как кончилось её выступление.
— И потом проводили её домой?
— Конечно.
— И вошли к ней?
— Нет, не вошёл. Белла извинилась и сказала, что не может меня принять, так как ждёт человека, с которым должна обсудить очень важные вопросы, связанные с наследством. Я сделал вид, что поверил ей, хотя ни на минуту поддался её уловкам и был уверен, что она меня обманывает.
— Вы думаете, что она никого не ждала?
— Повторяю: я был и остаюсь в этом уверен! Тем более что Белла измышляла подобные объяснения очень часто и произносила с обезоруживающей наивностью… Если она хотела от кого-нибудь избавиться, она была в состоянии сказать, что её ждёт президент Америки…
— Такой уж она была странной, эта дама?»
Эмиль остановился, вопросительно глядя на Ану.
— Вопрос вполне естественный… — ответила девушка. — Следователю кажется странным отношение танцовщицы к человеку, которого она, кажется, любит.
— Похоже, что это хочет сказать и Орнару, — согласился Эмиль и прочёл его ответ:
«— Извините, господин следователь, но вы плохо знаете этот мир… мир артистов кабаре. Я узнал его хорошо и сожалею…
— И всё же вас нисколько не удивило, что в такой час вашу подругу ждёт лицо, которое вам даже незнакомо?
— Зная её капризы, я ничуть не удивился, тем более что нередко я сам был лицом, которого она ждала именно в такой час! — цинично ответил Орнару.
— Куда вы пошли после этого?
— А-а, понимаю… Я должен доказать свои алиби.
— Я не ставлю вам ловушек… Но моя профессия обязывает меня выяснить все неясные положения.
— К моему счастью, перед самым её домом я встретил приятеля, с которым и отправился в бар.
— Почему вы говорите “к моему счастью”, господин Орнару? — потребовал разъяснения комиссар.
— Ну как же… во-первых, ещё до того, как я был вызван к вам, я узнал из газет, что нахожусь в числе счастливых кандидатов на… виселицу. То есть, извините, у нас ведь не применяется это устаревшее оружие… Печать, господин комиссар работает быстрее вас… Вы должны это признать. У этих репортёров много воображения и не меньше остроумия.
— А во-вторых?
— Ах да, я сказал во-первых… Итак, во-вторых, господин следователь, могу вам сообщить, что если бы не нашёлся другой дурак, который её убил, может быть, сегодня это сделал бы я.