Загадка Большой тропы
Шрифт:
Братов разговаривает в маршрутах с Гришей, как с ровней.
— Как ты думаешь, — спрашивает он, — сумеем подняться вон по той щелке?
— Сумеем, — отвечает Гриша.
— Ну, ну, не бодрись очень-то. На самый карниз как заберемся? Там отвес.
— Заберемся, — настаивает Гриша.
— Коли так — идем, — решает геолог, улыбаясь, и вокруг серых глаз его собираются частые морщинки.
От Павла Осиповича Гриша твердо усвоил истину: «Не так страшен черт, как его малюют». Снизу склон представляется крутым, неприступным, а заберешься выше и отыщешь место, где можно подняться, — не на ногах, так на карачках заползешь.
Вечерние
Как-то неприметно получилось, что распорядок дня оказался в твердых руках Валентины Гавриловны. Хоть она никогда и не распоряжалась, но ее слушались все. Бывало, уже за полночь, Петр с Гришей принесут к огню новую сушину, Николай погладит ладонью смолисто-черные кудряшки коротенькой своей бородки и приготовится затянуть песню — а Валентина Гавриловна поднимется на ноги, отойдет немного в сторону от жара, обведет всех взглядом и, чуть улыбнувшись про себя, решительно заявит:
— Пора спать.
Грише всегда кажется, что в этот момент ее улыбка чем-то неуловимо похожа на улыбку Наташи.
— Ещё немного, Валя, — за всех попросит Братов.
Но она непреклонна.
— Спать, спать. Остальное допоем завтра.
С этими словами Валентина Гавриловна уходит в свою палатку. А через минуту вслед за ней расходятся и остальные.
— Вот оно как, братцы вы мои, — улыбаясь, скажет Павел Осипович.
А Николай, блеснув на него глазами, почешет затылок и состроит такую гримасу, что все покатятся со смеху и даже молчун Петр восхищенно воскликнет:
— Ну и артист!
— Берите пример с Виктора, — объявит Николай, поднимаясь на ноги, — он уже давно бай-бай делает. — И, подняв палец вверх, Николай заставит всех прислушаться к громкому храпу в палатке.
…Первые дни Гриша все надеялся, что вот не сегодня-завтра станет известно что-нибудь новое о рудаковском золоте. Но дни шли за днями в трудовом будничном однообразии, похожие и непохожие один на другой, как шум речек, на берегах которых отряд устраивал палаточные лагери.
И только в один из августовских дней приключилось новое загадочное происшествие, такое же странное, как уже позабытый случай с конскими путами.
На лагере в тот день оставался только конюх дед Кузьма да пес Шарик, остальные были в маршрутах, Кузьма Прокопьевич надумал поставить перемет на ночь. Подходящее место в излучине реки он присмотрел еще накануне. Он ушел под вечер, не дождавшись маршрутчиков. Придут без него — беды не будет. Ужин готов, ведра с супом и чаем висят на тагане, в сторонке от дотлевающих головешек. Шарика оставил в лагере, а чтобы тот не увязался следом, привязал его веревкой к колу возле продуктовой палатки.
Не успел Кузьма Прокопьевич отшагать и половину пути, как услышал позади отчаянный захлебывающийся лай собаки. Никогда раньше Шарик не лаял с таким остервенением. Что-то случилось — собака зря не станет брехать. Шаркая ичигами по кустам, рыболов заторопился обратно. Навстречу мчался Шарик с обрывком веревки на шее. Он возбужденно прыгал вокруг конюха и нетерпеливо и зло лаял, упрашивал поторопиться. «Никак медведь пожаловал в гости», — подумал Кузьма Прокопьевич. Однако, завидев лагерь, отбросил эту мысль —
— Запамятовал ты, деда: и соль позабыл спрятать, и палатку не застегнул.
На том и порешили. Один Кузьма Прокопьевич с сомнением качал головой:
«Хорошо, вроде, помню», — говорил этот жест. Странным было и поведение Шарика. Неужто он, так усердно лаял на лошадей?
Новая работа
Скоро Гриша стал выполнять другую работу, более интересную и важную, чем занятия маршрутного рабочего.
Разламывая ящик из-под продуктов, Николай проткнул ладонь ржавым гвоздем. Рука опухла. Несколько дней он крепился, продолжал работать, но рука болела все сильнее, и опухоль распространилась выше локтя.
— Что же ты раньше молчал? — сердито спросил Братов, увидев больную руку Николая.
— Пустяки, пройдет, — уверял Николай, — вот привяжу настой из зверобоя, и заживет.
Но Братов не стал слушать и с первым же рейсом отправил его в Перевальное к врачу. Взамен Николая начальник решил временно поставить Гришу, а самому походить в маршруты в одиночку.
После завтрака Виктор и Гриша отправлялись шлиховать. Горные речки шумливы и порожисты, а притоки их, зажатые в скалистых бортах, часто непроходимы. Виктор шагами отсчитывает нужное расстояние (шлиховые пробы брали через полкилометра), отмечает на карте место и делает короткую запись в полевой книжке. Гриша нагребает в лоток речного песку и галечника и начинает промывать. В лоток вмещается около ведра породы, а после промывки остается горстка темно-серого шлиха. Работа не очень трудная, но требует сноровки: нужно внимательно следить, чтобы не смыть тяжелые песчинки. Промывка ведется так же, как это делают старатели при добыче россыпного золота, только те смывают из лотка и шлих, оставляя на дне одни золотинки.
Гриша и раньше слышал от геологов, что шлихованием можно искать не только золото, но и платину, вольфрам, олово…
Обучая Гришу шлихованию, Павел Осипович объяснял:
— Все тяжелые минералы вместе с песком переносятся речной водой, но они раньше легких песчинок осаждаются на дно. Иногда тяжелых минералов накапливается много в одном месте: в песчаных косах, на изгибах рек. Если река большая и древняя, то на берегах ее образуются террасы, сложенные из множества слоев речного песка и галечника. В террасах на глубине могут оказаться слои, богатые полезным металлом. Это склады, созданные природой. В них тысячелетиями песчинка за песчинкой накапливался металл.