Загадка лондонского Мясника
Шрифт:
Наташа принесла нам какао.
– В первый раз спустили Стэна с поводка? – спросила она.
– Да, – кивнула Скаут. – Мне не нравится. Без поводка страшно. Я боюсь, что он может убежать.
Наташа рассмеялась, и я впервые услышал, как звучит ее искренний смех, за которым не скрывается других чувств.
– Тем не менее отпустить его нужно. Подари ему свободу. Он ведь собака.
– Знаю, – ответила Скаут. – Но мне так не нравится.
Стэн бродил по квартире, обнюхивая плинтусы. Следом ходила Сьюзан, обнюхивая его зад. Наташа
Иногда люди, у которых нет детей, слишком стараются. Наташа вела себя иначе. Она держалась просто, по-дружески, и я не узнавал своенравную девушку, что хотела создать семью, но выбрала не того человека. Они со Скаут остановились у окна, глядя на Риджентс-парк. Наташа обняла мою дочь за плечи, та подняла голову и что-то сказала.
Я не спеша пил какао и смотрел на коробки. У банкира было много вещей. Картины с пустынными видами сняли со стены и положили в ящик из-под шампанского.
Я подошел взглянуть на них поближе. Теперь я хорошо узнавал художника. Потаенные уголки, преображенные сумерками, я видел и в доме родителей Джонса, и в кабинете Хана. Обезлюдевший Лондон – мне казалось, что это именно он – город одиночества, теней, грусти, наполненный тишиной воскресного утра. Вот каким Джеймс Сатклиф видел мир.
Я взял картину с железной дорогой и взглянул в нижний угол. Инициалов «js» там не было. Вместо них стояло незнакомое имя: Эдвард Дункан.
Я взял другую картину. Все верно, Джей Эс – Джеймс Сатклиф. Откуда же взялся Дункан? Я поставил картины рядом и только тогда заметил: стили у них разные, но до того похожие, что перепутать их проще простого.
И все же картина Эдварда была другой. Она отличалась и от своей бывшей соседки, и от картин в доме Джонсов и кабинете Хана. Художники по-разному использовали свет.
Наташа сказала что-то. Собаки крутились у моих ног, Скаут тянула за рукав, а я все не мог оторвать взгляда от железной дороги.
Мир Эдварда Дункана был мрачнее. Свет над его опустевшим городом не гас – он умирал.
Восемнадцать
В понедельник утром мы снова встретились со стажером Эди Рен. Она сидела в кабинете одна и читала новое сообщение Боба:
«Если сияние тысячи солнц вспыхнуло бы в небе, это было бы подобно блеску Всемогущего. #убейсвиней»
– Непримечательный тихий парень, – сказала она. – А посмотрите, сколько людей подписалось на его страницу.
Рен подключила свой ноутбук к рабочей станции, и на большом мониторе я увидел, что она вошла в систему ХОЛМС, главный полицейский компьютер.
В нем хранилось все, что имело отношение к операции «Толстяк», как мы окрестили ее после покушения на Гая Филипса: информация об уликах, показания свидетелей и заключения судмедэкспертов, фотографии с места преступления, отчеты о вскрытии. Каждый из этих элементов имел собственный номер, уровень доступа и степень приоритета.
Эди открыла страницу с Планом действий, где содержалось расписание нашей работы на день. Однако смотрела девушка в свой ноутбук.
– Сейчас напишу Бобу, как я его люблю, – сказала она. – Вряд ли он ответит, но если да, то я
Она отправила Мяснику признание.
– Вы хорошо разбираетесь во всех этих цифровых штуках, – заметил я.
Она пожала плечами с притворной скромностью:
– Не так чтобы хорошо, но достаточно.
– Как думаете, мы можем еще что-то предпринять, чтобы найти его?
– Боба или убийцу?
– Боба.
– Тут все говорят, что это одно и то же лицо. А вы так не считаете?
Я пожал плечами:
– Если бы Джек Потрошитель жил в наши дни, вел бы он Твиттер? А Бостонский маньяк? Стал бы он обновлять статусы в Фейсбуке? Мне так не кажется.
Эди рассмеялась:
– Ошибаетесь. Именно это они и стали бы делать. Да они просто обожали бы социальные сети! И Джек, и Йоркширский Потрошитель. Вся старая банда. Они бы взорвали цифровое сообщество. Дразнили бы полицию и гордо надували свою хилую грудь, наслаждаясь истерикой и ужасом. Интернет – самое место для социопатов. До тех пор, пока им удается избегать наказания.
– Значит, мы еще не исчерпали возможностей?
Она смахнула с лица прядку рыжих волос.
– Конечно, нет. Потому что мы его пока не поймали. Однако необязательно винить в этом детектива Гейна. И я говорю так не из вежливости. Боб прячется за множеством файерволлов и систем защиты от вторжений, которые в компьютерах работают как сигнализация против грабителей. Он использует луковую маршрутизацию, каждое сообщение шифруется и дешифруется много раз, проходя через бесчисленные серверы. Поэтому, чтобы вывести его на чистую воду, потребуется что-то похитрее любовного письма.
Рен встала и взяла книжку, похожую на толстый сборник упражнений, – журнал наших действий со списком задач и фамилиями тех, кому они поручены. Это была осязаемая версия Плана, который хранился в системе ХОЛМС. Мэллори до сих пор нравилось иметь под рукой бумажные версии всех документов.
– Вы завтра едете в Поттерс-Филд, – заметила Эди. – Покажете экспертам место, где на вас напали. Нужно взять показания у мальчиков, которые бежали с Гаем Филипсом. Кое с кем из них поговорить пока не удалось – они еще не пришли в себя после такого потрясения.
Кроме проверки заданий, Рен отвечала за все отчеты, вносила их в ХОЛМС, поддерживала целостность в цепочке улик и свидетельских показаний. Бумажный след тянулся от сцен преступления в Отдел серьезных инцидентов, а оттуда – в суд.
Работы с документами было невпроворот, и я видел, что Эди Рен она до смерти наскучила.
Я показал на монитор ноутбука:
– Говорят, каждый оставляет в Интернете след. Это правда?
– По-моему, сильно сказано. Однако у каждого там есть тень. Все мы ведем двойную жизнь – настоящую и виртуальную. Все. Лучшие умы моего поколения сейчас работают над тем, как продать вам то, что вы уже купили. Вот зачем существуют пометка страниц и трекинговые коды. Вот почему вам кажется, что реклама следует за вами повсюду и, словно по волшебству, знает, что вы – это вы. Эди рассмеялась. – В глубине своей пустой души Интернет не хочет, чтобы вы оставались анонимом, ведь иначе вам не смогут продать товар.