Загадка номера 622
Шрифт:
– Ты их часто наблюдала вместе? – спросил Сагамор.
Кристина задумалась.
– Вообще-то нет, – вдруг разволновалась она, – лично я никогда их вместе не замечала… кроме того субботнего вечера во время корпоративного уикенда, в бальном зале. Они стояли на эстраде, когда Орас Хансен собирался объявить имя нового президента.
– У него был сообщник, – уверенно сказал Сагамор, который уже думал о таком раскладе. – Он переоделся в Тарногола и нацепил его силиконовое лицо, чтобы показаться рядом с Жан-Бенедиктом и тем самым отвести от него подозрения.
Кристина вспомнила,
– Многие сотрудники банка подтвердят, что видели Жан-Бенедикта Хансена и Тарногола вместе, уверяю тебя. Да и потом, как бы ему удавалось всех дурачить во время заседаний совета?
– В заседаниях участвовал его сообщник. Достаточно было подпустить чуть-чуть русского акцента, а главное, сидеть и помалкивать.
Но и это Кристину не убедило.
– Я не знала Абеля Эвезнера, – сказала она, – но, судя по отзывам, он был стреляный воробей. Тарногол – великолепный самозванец. Тут требуется интеллект, талант, завидное присутствие духа. Я не верю, что Жан-Бенедикт достиг бы такой виртуозности.
– Разве что его гениальность в этом и проявлялась: он умело притворялся посредственностью, чтобы усыпить бдительность окружающих. Вот тебе и подтверждение его талантов – никто даже не думал его подозревать.
С этим Кристина не спорила.
– Тебе удалось выяснить, откуда взялась эта маска? – спросила она. – Ты отследил производителя?
– Я пытался, но безуспешно. Опрошенные мною специалисты говорят, что ничего подобного в наших краях им не попадалось. Это самые передовые технологии. На уровне голливудского кинопроизводства.
Сомнения Кристины сбили Сагамора с толку. В то утро на кухне после долгих размышлений он принял решение, которому суждено было стать одним из поворотных моментов в расследовании.
Затем он приготовился к рабочему дню, накрыл завтрак для жены и двоих детей, которые еще спали, и поехал в Управление уголовной полиции на бульвар Карла Фохта.
Лейтенант Сагамор считал, что лишь очень ограниченный круг полицейских знал о существовании пакета, найденного в номере Жан-Бенедикта Хансена. Но он заблуждался.
Макер Эвезнер спал плохо. В полдевятого утра, растрепанный, в халате, он зашел на кухню, где Арма уже в третий раз поджаривала хлеб и варила яйца – хозяин опоздал на полтора часа, нарушив свое обычное расписание. Став президентом банка, Макер завтракал ровно в семь. Полностью обновив свой гардероб после назначения, он всегда появлялся в превосходном костюме-тройке. Он пил кофе, ел яйца с ломтиком цельнозернового хлеба (чтобы не потолстеть) и просматривал свежие газеты. Не позднее двадцати минут восьмого он уходил из дома в банк.
– Все в порядке, мисье? – спросила Арма, удивившись, что он встал так поздно.
– Проснулся на рассвете, снова заснул, не услышал будильник, – сварливо отчитался Макер, усаживаясь за стол.
Арма немедленно сделала ему крепкий кофе.
– Я не решалась постучать к вам, – сказала она, поставив перед ним дымящуюся
– Не страшно, – ответил Макер, проведя рукой по лицу. Он был бледен.
– Вы заболели, мисье?
– Нет, я встревожен.
– Проблемы?
– Вроде того.
– В банке?
Макер не ответил и залпом выпил кофе. Он устал, ему необходимо было выспаться. Несмотря на снотворное, последние два месяца он каждое утро просыпался на рассвете. Он открывал глаза, охваченный непонятной тревогой, которая никак не отпускала его и не давала снова заснуть.
Арма продолжала что-то говорить, но он не слушал. Он быстро съел яйца, ушел в будуар и заперся там. Ему надо было спокойно все обдумать, но в банке его постоянно дергали, а дома все время тормошила Арма, пытаясь ему угодить. Он сел за письменный стол. Перед ним лежали какие-то скучные банковские документы, в которых надо было разобраться, фотографии Анастасии и миниатюрная музыкальная шкатулка. Он машинально взял ее и тут же отбросил, словно она обожгла ему пальцы. Он вспомнил, что произошло как-то вечером, два месяца назад, в середине февраля. После этого у него и началась бессонница. После того, как он побывал в Опере, получив по почте билет на “Лебединое озеро” Чайковского. Взглянув тогда на приглашение, он сразу понял, что это очередная весточка от Вагнера.
Середина февраля, через два месяца после убийства
Антракт подходил к концу. Прозвенел звонок. Зрители Женевской оперы в спешке занимали места. Третий акт “Лебединого озера” вот-вот должен был начаться.
В опустевшем фойе на мраморной скамье сидели рядом двое мужчин.
– Я думал, что вы вывели меня из действующих агентов, – сказал Макер, – поскольку, будучи президентом, я слишком на виду.
– Все так, – кивнул Вагнер. – Я просто хотел от лица P-30 поздравить вас с успехом вашей последней миссии. Мы наконец избавились от Тарногола, и вы стали президентом.
– Спасибо, – кратко ответил Макер, не очень понимая, при чем тут Тарногол.
Помолчав, Вагнер продолжил:
– Макер, я хотел бы задать вам один вопрос, если позволите.
– Задавайте.
– Почему вы убили Жан-Бенедикта Хансена из огнестрельного оружия? Зачем было так рисковать?
Макер опешил:
– Я не убивал Жан-Бена, вы что!
Вагнер улыбнулся:
– Ну мне-то не надо заливать… Спрашиваю из чистого любопытства. Вы же могли прикончить его тем же способом, что и Ораса. С ним у вас вышло гораздо естественнее.
– Орас Хансен умер от сердечного приступа, – напомнил Макер.
– От сердечного приступа! – повторил Вагнер, в восторге от такого остроумного ответа.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – разозлился Макер.
– Не стройте из себя святую невинность! – буркнул Вагнер. – Я знаю, вы тот еще тихушник. Вы убили Ораса Хансена! Вы использовали яд из первого пузырька, который я вам дал. Сердечный приступ случается в течение двенадцати часов, и его причину совершенно невозможно обнаружить. Идеальное преступление. Я имею в виду отца. А вот с сыном вы наворотили дел.