Загадки древнейшей истории (Книга гипотез), Горбовский Александр Альфредович

Загадки древнейшей истории (Книга гипотез)

на обложку

Горбовский Александр Альфредович

Шрифт:

Прошло 18 лет — и вновь комнатная собачка Екатерины II, на сей раз подаренная ей Григорием Потемкиным, выдала интимную тайну императрицы. «Я сегодня думала, что моя собака сбесилась. Вошла она с Татьяною, вскочила ко мне на кровать и нюхала, и шаркала по постели, а потом зачала прядать (т. е. прыгать, скакать, метаться туда и сюда. — С. Э.) и ласкаться ко мне, как будто радовалась кому-то. Она тебя очень любит, и потому мне милее. Все на свете и даже собака тебя утверждают в сердце и уме моем. Рассуди, до какой степени Гришенька мил. Ни минуты из памяти не выходит». Так написала Екатерина в конце июня 1774 года Потемкину, прозрачно намекая своему мужу и соправителю: комнатная девушка Татьяна прекрасно поняла, кто совсем недавно покинул постель императрицы; бурная реакция комнатной собачки помогла ей сделать этот вывод. Екатерина «чуть не умерла со стыда»[212].

Живший в это же время английский политический деятель и публицист Джон Уилкис (1727–1797) даже не подозревал о существовании потаенных записок

Екатерины, но он прекрасно знал жизнь светского общества и написал эпиграмму:

Примерная собака

Крадется вор

На графский двор, —

Я очень громко лаю.

Крадется друг через забор, —

Я хвостиком виляю.

Вот почему графиня, граф

И друг их самый верный

За мой для всех удобный нрав

Зовут меня примерной[213].

Во второй половине XVIII века комнатные собачки были верными бессловесными слугами модной жены — стражами интимных покоев хозяйки дома: уже на дальних подступах к спальне они своим лаем предупреждали о неожиданном приближении хозяина. Это была первая линия обороны. Только интимные друзья могли, нарушая светские правила приличия, появиться на женской половине без доклада. (Так, в заключительной главе пушкинского романа в стихах, Евгений Онегин предстал перед Татьяной в интимных покоях ее модного петербургского дома.) Званых гостей полагалось встречать, неожиданные визитеры и незваные гости всегда просили слуг доложить о своем приходе (и в том и в другом случае у женщины было время привести себя в порядок) — а муж, как правило, появлялся без доклада. В будуаре или гостиной находились клетки с говорящими попугаями. Такова была еще одна линия обороны интимных покоев. Иногда встречались птицы, выражавшиеся нецензурной бранью: легко представить, что мог услышать в свой адрес гость, рискнувший появиться без доклада. Эти попугаи привозились из заморских стран и стоили довольно дорого. (У Екатерины Великой был говорящий попугай, хриплым голосом певший: «Славься сим Екатерина…» и восклицавший: «Платоша!» Птица, дожившая до 1917 года, помнила князя Платона Зубова — последнего фаворита стареющей императрицы[214].)

Обратимся к сказке Ивана Ивановича Дмитриева «Модная жена». Эта небольшая стихотворная новелла была написана в 1791 и опубликована в 1792 году в «Московском журнале», издававшемся Карамзиным. Ее создал человек, любивший «отменно тонко и умно»[215] балагурить с дамами, но предпочитавший дарить свой любовный пыл мужчинам. Именно сексуальная ориентация Дмитриева позволила ему остраненно взглянуть на любовный быт своего времени и донести до нас его выразительные подробности. Персонаж «Модной жены» Пролаз «в течение полвека… дополз до степени известна человека»: дослужился до генеральского чина, что дало ему право ездить «шестеркою в карете», и женился на молодой девушке Премиле, «котора жить умела, / Была умна, ловка / И старика / Вертела как хотела». Жена попросила Пролаза купить ей к празднику подарки: тюрбан, экран для камина и дорогую шаль. Седой муж «ценою дорогой / Платил жене за нежны ласки». Не споря с женой, он сел в карету и отправился за покупками. Дальнейшие события развивались стремительно: «Но он лишь со двора, а гость к нему на двор — / Угодник дамский, Миловзор / Взлетел на лестницу и прямо порх к уборной». Слегка позлословив над Пролазом, Миловзор, не теряя времени, перешел к делу и попросил показать ему новую диванную комнату. Только что закончилась война с Оттоманской Портой, и огромный турецкий диван стал модной новинкой в жизни светского общества Петербурга и выразительной приметой любовного быта эпохи. В это время диванная комната — это не только храм вкуса, но и храм любви. Итак, Миловзор и модная жена Премила уединяются в диванной и теряют счет времени. «И эта выдумка диванов, / По чести, месть нам от султанов!» Покой влюбленных охраняли собачка хозяйки «Фиделька резвая» и попугай. Дмитриев иронически называет их пенатами (божествами-хранителями дома, очага) Премилы: «Ее пенаты с ней, так ей ли ждать напасти?» Ни Фиделька, ни попугай не подвели. Когда неожиданно появился Пролаз, то сначала собачка громко залаяла, а затем и попугай «Три раза вестовой из клетки подал знак, / Вскричавши: „Кто пришел? дурак!“ / Премила вздрогнула, и Миловзор подобно…» Каким именно образом остроумная Премила нашла выход из создавшейся ситуации, я рассказывать не буду и советую читателю обратиться к «Модной жене»[216].

Сильно постаревших героев аналогичного любовного треугольника мы можем отыскать в VII главе «Евгения Онегина», действие которой «по календарю» приходится на конец января — февраль 1822 года. Генетическая связь этих пушкинских персонажей с «Модной женой» мне представляется очевидной.

У Пелагеи Николавны

Всё тот же друг мосьё Финмуш,

И тот же шпиц, и тот же муж;

А он, всё клуба член исправный,

Всё так же смирен, так же глух,

И так же ест и пьет за двух[217].

Мой

вывод банален. В истории нет мелочей, особенно, когда речь идет о человеке. Поэтому даже небольшая комнатная собачка, долгое время воспринимаемая всего лишь как одушевленная деталь модного интерьера, способна помочь понять характер эпохи. И только от наблюдательности исследователя зависит, сумеет ли он воспользоваться этой помощью.

Луи Мишель Ванлоо. Портрет княгини Екатерины (Смарагды) Голицыной, урожденной Кантемир, действительной статс-дамы императрицы Елизаветы Петровны. 1759 г.