Загадки Красного сфинкса

Яшина Татьяна Анатольевна

Но он упомянул мсье Армана, и я не мог успокоиться, слишком сильно я перепугался тогда, в Шатонёфе, при выстреле. Я знал, что самого графа Вьенского обезглавят, а людей его повесят, но сейчас мне вдруг пришло в голову: а если граф не один, и еще какие-нибудь богатые и знатные сеньоры хотят смерти моему хозяину? До сего дня имя Ришелье было мне защитой, знаком почета, гарантом безопасности, а сейчас я вспомнил все слова моих родителей о том, что Монсеньера не любят в стране, что мсье Арман никому не доверяет, вспомнил слезы госпожи Сюзанны дю Плесси, и удивился: почему я думаю об этом только

сейчас, почему мне не пришло это в голову сразу после бойни в замке? Я не готов был жить среди врагов.

На повозке зеленщика я продолжил думать обо всем этом, надвинув на глаза шляпу и не обращая внимания на девушек, не менее охотно, чем утром, мне улыбавшихся.

Я прибыл вовремя и только успел плеснуть в лицо водой, стирая дорожную пыль, как мсье Арман зазвонил в колокольчик.

Он, конечно, сразу все увидел.

– Что произошло, Люсьен? Твои родители здоровы?

– Да, монсеньер, спасибо.

Он молчал, но по опыту я знал, что на все его вопросы должен быть ответ – не важно, верный или нет, но правдивый. Я разложил на скатерти дамастовые салфетки, отмерив меж ними равное расстояние, покусал губу и сказал:

– Монсеньер, а что такое миньон?

Глава 12. Понятное слово

– Миньон – это любовник, ставший фаворитом, – спокойно ответил мсье Арман.

Я почувствовал громадное облегчение.

– Как герцог де Люинь?

– Да, покойный герцог де Люинь был фаворитом его величества. – Помолчав, он добавил: – Не всякий любовник становится фаворитом, и не всякий фаворит был или является любовником.

Ясно. Как я мог так ошибиться? Мне показалось, что слова плешивого незнакомца в таверне несли угрозу и оскорбление. Может, я завелся не на то слово?

– Монсеньер, сегодня в «Красном быке» какой-то господин назвал меня миньоном Князя тьмы.

Сервируя стол к ужину, я рассказал кардиналу – быстро, подробно, не дожидаясь наводящих вопросов – я знал, что они будут, но сначала следовало изложить все как можно более точно, – о том, что произошло в трактире на Барбизонской дороге.

– Как выглядели те люди, что сидели в зале?

– Да ничего особенного – хотя… Монсеньер, они почти все были одеты в черное и были какие-то чересчур трезвые, особенно для воскресенья.

– А этот плешивый господин… Почему ты решил, что он купец?

– Он был одет как купец. Вообще-то, когда он налетел на меня, мне показалось, что он сейчас выхватит шпагу, но откуда она у купца? Шпаги у него не было.

– Он пошарил рукой у левого бока, как будто она там была?

– Да, монсеньер. Только не у левого бока, а у правого.

– Очень хорошо, Люсьен. Ты хорошо помнишь то, что видел, я это ценю.

– Благодарю вас, монсеньер.

Во время ужина – шофруа из утки, спаржа, груши в сиропе, два бокала пино-нуар – я вспоминал все сплетни о герцоге де Люине и короле и гадал, кто же сейчас стал фаворитом его величества – потому что о наследнике по-прежнему было ничего не слыхать. Пожалуй, все молодые придворные хотят стать миньонами короля и поэтому стремятся в любовники, для начала. Наверное, его величеству нелегко приходится, при его-то некрепком здоровье.

Вот его высокопреосвященство пьет

возбуждающие снадобья мэтра Шико при каждом визите к королеве-матери, а ведь шпанская мушка пагубно действует на нервы и пищеварение. Тяжело быть фаворитом!

Меня пугала злоба и ярость в словах незнакомца, направленные на меня и на Монсеньера, я до жути боялся повторения шатонёфской бойни, но сама мысль о том, что кто-то счел меня любовником мсье Армана, была лестной.

Потому что я в полной мере обладал третьим качеством хорошего слуги – я был влюблен в своего господина.

Впрочем, так уж было заведено – если любишь хозяина, служить легче, а если нет – то лучше не служить. К мсье Арману в штат не попадали случайные люди – только земляки, только рекомендованные его матушкой, и всех он проверял лично – либо просто взглянув, либо удостоив разговором – без его разрешения не брали даже чернорабочего, даже когда количество слуг стало гигантским – мсье Арман должен был лично одобрить каждого.

Как солдаты любят своего командира, так и наша команда слуг была сплочена искренней привязанностью к хозяину, впрочем, он никогда не устраивал испытаний нашей преданности – жалование платил большое и в срок, был терпелив в наставлениях и снисходителен к промахам.

В начале моей службы я ни о чем таком не думал, был занят другим – учился вскакивать по звонку, правильно раскладывать столовые приборы и отличать сутану от дзимарры. Знакомился с мэтром Шико, Жюссаком и мажордомом Огюстеном Клавье, привыкал к Рошфору и отцу Жозефу.

Его высокопреосвященство меня пугал – пронизывающим взглядом, проницательностью, способностью не есть и не спать, само сознание, что я служу кардиналу – генералу Святого Престола, помощнику его величества Людовика Справедливого – наполняло меня трепетом. Не только душевным, но и телесным – когда я опрокинул на колени его высокопреосвященству чашку с отваром ромашки – я зажмурился и попрощался с жизнью.

– Вот для этого и существует блюдце, – услышал я спокойный, глубокий, чуть тягучий голос, обладателя которого никак нельзя было заподозрить в том, что его только что чуть не обварили. – Открой глаза.

Я повиновался и увидел, что мсье Арман отлепляет от коленей ночную рубашку, залитую отваром: – Подай полотенце.

Я схватил полотенце и приступил к устранению последствий – собрав мокрую ткань и открыв пострадавшие колени, я стал осторожно промокать покрасневшие места. Кожа его была так нежна и бела там, где не попала ромашка, что я чувствовал себя святотатцем. Закончив, я подул на место ожога, вызвав удивленную улыбку на лице Монсеньора.

– Подай другую рубаху и завари еще ромашки, принеси на блюдце на сей раз.

– Простите, монсеньер, мне так жаль!

– Хорошо, что ты успел усвоить к этому моменту, что я пью теплое, а не горячее.

Монсеньер был очень красивым мужчиной – высокий рост, прямая спина, тонкое лицо с большими глазами и аккуратной эспаньолкой, звучный голос – неудивительно, что им пленилась вдовствующая королева. Привычка к умственному труду, свойственная клирикам, счастливо соединялась у него с силой, статью и выправкой военного – вместе это создавало убийственное сочетание, противостоять которому не мог никто.