Загадки Красного сфинкса
Шрифт:
Я перестал быть человеком. Я стал зверем.
Я ничего не помню о той ночи. Как будто обморок не предшествовал, а завершал ее, унеся все воспоминания. Только плечи Монсеньера, блестевшие в свете свечей. Все. Больше я, как ни старался потом, не мог вспомнить ничего.
Проснулся я у себя в каморке. Кажется, было уже около шести утра, судя по рассеянному серому свету, в котором внезапно выросла тонкая фигура.
– Люсьен, – присаживаясь на край моей постели, тихо и твердо произнес кардинал. – Я хочу предложить следующее развитие событий: все будет по-прежнему.
– Да, монсеньер.
– Я
– Ясно. Пароль – «вы». Отзыв?
Тут его глаза сверкнули в полутьме в довольной, хищной усмешке.
– Меня зовут Арман, – бросил он, стремительно покидая комнату.
Глава 14. Кинжал и конь
Утро принесло немало сюрпризов. Как всегда вскочив на звон колокольчика, я поспешил в спальню Монсеньера, лишь ломота во всем теле заставила меня осознать, какие изменения произошли вчера в моей жизни. Решив, что сейчас для всего этого не время, я привычно вспоминал, четный или нечетный сегодня день, предстоит мне брить мсье Армана или нет, почечный сбор или ромашку предстоит заварить.
Так было легче, словно я спрятался за привычными обязанностями как за стеной, за которой бушевала буря.
Первая неожиданность поджидала меня в лице мэтра Шико, стоявшего у постели Монсеньера и считавшего ему пульс. Глаза медика так и вцепились мне в лицо, а я с тревогой смотрел на Монсеньера – лицо его было бледным, но умиротворенным, и глаза глядели на меня ласково. Смягченный моим беспокойством, мэтр Шико продолжил разговор, начатый в мое отсутствие:
– Ваше высокопреосвященство, как медик, я не могу не испытывать тревоги за ваше здоровье. Вы аннулировали результат многолетнего лечения, я купировал острые симптомы, но отложенные последствия могут быть весьма опасны. Я категорически не рекомендую вам повторения в такой форме, ваше преосвященство, мной движет исключительно забота о вашем самочувствии.
– Мое самочувствие превосходно, спасибо за заботу, мэтр Шико. Люсьен, – обратился ко мне мсье Арман и шевельнул рукой, отнимая ее у мэтра Шико и протягивая мне для поцелуя.
– Доброе утро, монсеньер, – пробормотал я и склонился на одно колено, целуя перстень. Слегка согнутый указательный палец мимолетно скользнул по моей щеке, подарив ласкающее прикосновение нежной кожи – словно вовлекая в заговор. Этот жест, невидимый и неявный никому, кроме меня, стал его подарком, напоминанием о той тайне, что существовала между нами, – зачастую единственным на месяцы, но ежедневным. Я чувствовал себя осененным двойным покровительством – Отца нашего небесного и Армана дю Плесси де Ришелье. Может быть, это кощунство, но мне было уютно и хорошо под таким удвоенным заступничеством.
– Здравствуйте, мэтр Шико, – поклонился я.
– Доброе утро, – ответил тот голосом человека, который отчаялся добиться понимания. – Я оставлю вот эту микстуру – три капли на стакан воды три раза в день. Кроме всего прочего, – обратился он к кардиналу.
– Сегодня я беру чашу из рук Асклепия, а не Ганимеда, – примирительно заметил мсье Арман.
– И сегодня, и завтра, и много недель подряд, – воскликнул мэтр Шико, дернув
Потом утро покатилось своим чередом – ровно до визита Жюссака.
– Монсеньер.
– Измените Люсьену Лорану статус на особо приближенный. Впредь до особых распоряжений.
– Да, монсеньер, – склонился Жюссак в глубоком поклоне.
– Я сожалею о вашей потере, – добавил мсье Арман, отчего Жюссак как будто удивился, смутился и испугался одновременно.
– Монсеньер…
– Ступайте. И введите в курс дела мсье Лорана. Люсьен, ступай, до обеда ты свободен.
Мы вышли из покоев кардинала, я шел следом за начальником охраны и наблюдал, как краснота медленно поднимается по его шее. Он поманил меня в свой кабинет, запер дверь, глянул за окно и зачем-то заглянул внутрь большого дубового гардероба, в котором хранил оружие.
Лицо его было совсем красным, когда он обратился ко мне:
– Люсьен, ты теперь должен жить немного по-другому.
– Да, монсеньер.
– Садись, – он кивнул на стул, а сам устроился на столе, задумчиво царапая темную древесину острой шпорой. – Ты теперь не просто слуга, а особо ценная для Монсеньера персона. Поэтому отныне ты тоже будешь под наблюдением и охраной. Я должен знать – где ты, в любое время дня и ночи.
– Да, монсеньер.
– И будь готов выходить с охраной. Я выделю человека, он будет тебя сопровождать.
– Как-то непривычно.
– Ты будешь выглядеть, как личный слуга с лакеем в помощниках, мало ли какие дела у тебя могут быть. Он не будет обвешиваться оружием напоказ, когда будет следовать за тобой, но оно у него будет. Да и тебе не помешает. У тебя есть кинжал?
– Нет, монсеньер.
Он встал со стола, долго копался в гардеробе и наконец подал мне маленький стилет и к нему ножны из твердой кожи.
– Мелкий мерзавец, но спасти может, если знать, как им пользоваться.
Следующие четверть часа Жюссак учил меня бить в яремную жилу – спереди, сбоку и сзади.
– Хорошо, – одобрил он наконец. – Ножны спрячь в рубахе.
– Как?
– У ворота. Чтоб быстро достать. Придется пришить потайной карман на все твои рубашки, смотри, – он вынул из сундука чистую рубаху и показал в обтачке ворота пристроченную сверху вторую полоску канта.
– Вот, гляди, – расстегнув одну пуговицу на камзоле, он отогнул ворот своей сорочки и наклонился ко мне, обдав меня запахом свежего пота, я увидел крошечный кинжал, вместе с ножнами плотно сидевший в потайном кармане на груди. – Надо тебя стрелять научить, вот что.
– Зачем?
– Ну а вдруг что. Ты ведь можешь оказаться последним щитом Монсеньера. Глупо иметь под рукой пистолет и не уметь выстрелить. Хотя, – он усмехнулся, – если рукоятью в лоб заедешь – тоже сгодится. А верхом ты ездить умеешь?
– Да, немного, – мой брат Ансельм, кроме соколиной охоты, научил меня держаться в седле даже на галопе, хотя я не видел в этом ничего сложного и лошадей не боялся.
– Монсеньер велел дать тебе коня.
Пока мы шли на конюшню, я радовался: вот они, несметные блага, которыми, по слухам, осыпают фаворитов их покровители! Лучшие скакуны, драгоценности, шелка и бархат… Деньги и титул! Титул, который можно передать по наследству…